мятого белья; в раскрытой на груди рубашке; в длинном черном шарфе, обмотанном вокруг шеи, как компресс; в куцем синем сюртуке с рукавами, которые дюйма на четыре были короче, чем нужно; в маленькой жесткой солдатской шапчонке, торчащей на черепе, на шишке, чего-то — не знаю, какая это была шишка. Эта фигура серьезно прошла по сцене, размеренным, спокойным шагом подошла к рампе, остановилась и задумчиво уставилась на аудиторию, не говоря ни слова. На минуту все от удивления замолчали, потом еле заметная волна улыбок пробежала по лицам, как рябь по воде. Фигура не шелохнулась, глубокомысленно созерцая всех. Новая волна всколыхнула зал, на этот раз — смехом. И еще одна волна и третья — и зал уже гремел хохотом.
И тут незнакомец отступил на шаг назад, снял солдатскую шапку, бросил ее за кулисы и начал очень спокойно говорить. Никто не слушал — все смеялись и перешептывались. Оратор продолжал, не смущаясь, и вдруг выстрелил фразой, сразу попавшей в цель, — наступила тишина, напряглось внимание. За первой фразой без остановки, без передышки прозвучала другая, третья значительная фраза оратор разошелся, он уже не ронял отдельные слова, речь его лилась потоком; все больше распаляясь, он метал громы и молнии, — и зал разразился аплодисментами, на которые он не обращал внимания; он говорил не останавливаясь, он снял свой черный шарф и бросил его в сторону, не прерывая своей громовой речи; вдруг сдернул свой куцый сюртук и отшвырнул его, все больше воодушевляясь, наконец швырнул жилет вслед за пиджаком — и, как второй Везувий, стоял, изрыгая дым и пламя, лаву и пепел, сыпля золу и осколки, но трясая моральную почву одним толчком мысли за другим, одним взрывом красноречия за другим, в то время как обезумевшая толпа, как одни человек вскочив на ноги, отвечала неумолчным ураганом восторженных криков и снежным вихрем машущих платков.
— Когда Дин вошел,— говорил Клаггет, — люди думали, что он сбежавший сумасшедший, но когда он ушел — думали, что он беглый архангел.
Берлингтон, родина блестящего Бердетта, тоже расположен на холмах и тоже очень красив — воистину красив; великолепный, цветущий город, с населением в двадцать пять тысяч, опоясанный фабриками, где производится почти все, что можно вообразить. Кроме того, в данный момент зто был очень трезвый город: только что был объявлен весьма отрезвляющий закон, — закон, по которому в штате Айова запрещалось производить, вывозить, ввозить, покупать, продавать, брать взаймы, давать взаймы, красть, пить, нюхать, а также приобретать в собственность захватом, наследованием, намеренно или случайно все и всяческие вредные напитки, известные человечеству, кроме воды. Это мероприятие одобрили все разумные люди в штате, кроме судей.
В Берлингтоне имеется все, что нужно хорошему современному городу для правильного и дельного хозяйства, включая сюда состоящую на жалованье пожарную команду; даже в таком большом городе, как Новый Орлеан, постоянной пожарной команды нет, и город по старинке пользуется помощью добровольной пожарной команды.
В Берлингтоне, как и во всех городах по верховьям реки, вдыхаешь бодрящий воздух прогресса ощущение очень приятное. Недавно выстроен оперный театр, и он резко отличается от облезлых сараев, которые служат театрами в других городах такой же величины, как Берлингтон.
Нам но хватило времени, чтобы сойти на берег в Маскатипе, но мы видели его днем с парохода. Я жил там некоторое время, много лет тому назад, но город показался мне совсем незнакомым: очевидно, он перерос городок, что я знавал когда-то. Конечно, это было так: ведь я помнил его маленьким поселком, а сейчас совсем не то. Но больше всего город памятен мне встречей с одним сумасшедшим, который как-то поймал меня в воскресенье в поле, вытащил из-за голенища мясницкий нож и собирался искромсать меня в куски, если только я не признаю, что он — единственный сын дьявола.
Я пытался пойти на компромисс и признать, что он — единственный члон этой семьи, какого я встречал; но это его не удовлетворило, полумер он не признавал: я должен был подтвердить, что он единственный, единый сын дьявола, и он стал точить нож о сапог. Не стоило спорить о такой мелочи: я присоединился к его точке зрения и спас свою шкуру. Вскоре после этого он отправился навестить своего папашу; и так как он больше не показывался, то я думаю, что он и теперь там.
У меня есть, однако, и более приятное воспоминание о Маскатине — его летние закаты. Ни по эту, ни по ту сторону океана я не видел им равных. Широкая гладкая поверхность реки служила полотном, и закат писал на ней всеми красками, какие может создать воображение: нежно-опаловый цвет, сгущаясь и усиливаясь, переходил в ослепительный пурпур и алое пламя, которые восхищали взор и утомляли его в то же время. Необычайные закаты — привычное зрелище в верховьях Миссисипи. Там настоящее царство закатов; я уверен, что ни один край не может предъявить больших прав на это имя. Говорят, что и восходы тут необычайно хороши. Но этого я не знаю.
Главa LVIII. В ВЕРХОВЬЯХ РЕКИ
Все чаще и чаще попадаются большие города, между ними тянутся ряды богатых ферм, — нет больше пустынного одиночества. Час за часом пароход глубже врезается в большой, оживленный Северо-Западный край; и с каждым новым открывающимся участком удивление и восхищение зрителя усиливаются и растут. Перед такими людьми и такими достижениями, как здесь, невольно преклоняешься. Это — независимые люди, самостоятельно мыслящие и имеющие на это полное право, потому что они образованны и культурны; они читают, они в курсе всех лучших и новейших идей, они укрепляют каждое слабое место в своем краю школой, университетом, библиотекой или газетой, и они живут по законам. Беспокоиться о будущем такого народа не приходится.
Край этот молод — так молод, что его можно назвать ребенком. Но по тому, чего он достиг, когда у него только стали прорезываться зубы, можно предсказать, какие чудеса он покажет в расцвете сил. Он так молод, что иностранные туристы еще не слышали о нем и еще не бывали здесь. В течение шестидесяти лет иностранный турист путешествовал вверх и вниз по реке, между Сент-Луисом и Новым Орлеаном, а потом отправлялся домой и писал книгу, считая, что видел на реке все, достойное обозрения, все, что можно увидеть. Из шести таких книг ни в одной нет упоминания о городах в верховьях реки, потому что те пять- шесть туристов, которые проникли в этот край, были там раньше основания этих городов. Самый последний нз этих туристов (в 1878 году) проделал тот же обычный путь, — и он не слышал, что севернее Сент-Луиса что-нибудь есть.
А там есть многое. Там изумительный край с множеством больших городов, которые спроектированы, так сказать, позавчера и на следующее утро построены. В десятках двух из них населения от полутора до пяти тысяч. Потом идет Маскатин —десять тысяч; Уинона — десять тысяч; Молия — десять тысяч; Рок- Айленд — двенадцать тысяч; Ла-Кроос — двенадцать тысяч; Берлингтон — двадцать пять тысяч; Дубьюк — двадцать пять тысяч; Давенпорт — тридцать тысяч; Сент-Пол — пятьдесят восемь тысяч и Миннеаполис — шестьдесят тысяч, если не больше.
Иностранный турист никогда об этих городах не слыхал. У него в книге даже нет упоминаний о них. Города выросли за ночь, пока он спал. Этот край до того молод, что даже я, человек сравнительно не старый, все-таки старше его. Когда я родился, все население Сент-Пола состояло из трех человек; население Миннеаполиса было втрое меньше. Тогдашнее «население» Миннеаполиса умерло два года тому назад; это «население» видело перед смертью, как оно за сорок лет возросло на пятьдесят девять тысяч девятьсот девяносто девять человек. Плодовитость — как у лягушки!
Должен пояснить, что вышеназванные цифры населения Сент-Пола и Миннеаполиса уже устарели на несколько месяцев. Эти города сейчас гораздо больше. Я только что видел газетную сводку, где населения Сент-Пола насчитывают семьдесят одну тысячу, а населения Миннеаполиса — семьдесят восемь тысяч. Моя книга попадет в руки читателей не раньше чем через шесть или семь месяцев, — все цифры к тому времени ничего не будут стоить.
Мы мельком видели Давенпорт; он тоже красив и увенчивает холм, — впрочем, такое описание подходит ко всем этим городам: все они красивы, хорошо построены, чисты, аккуратны, приятны с виду, производят прекрасное впечатление, и все они расположены на холмах. Поэтому оставим эту фразу в покое. У индейцев есть предание, что Маркет и Жолие в 1673 году разбили лагерь там, где сейчас стоит
