берет перо («с твердым намерением неукоснительно выполнить волю Конгресса», как торжественно он предваряет) и строчит новый список фишеровских убытков, где об индейцах вообще нет ни слова. Индейцы вообще не участвовали в уничтожении фишеровского имущества. Мистер Флойд отказался от кощунственной мысли, что индейцы племени «крик» сожгли дом, распили фишеровские вина и побили фишеровскую посуду; теперь все убытки с начала и до конца он относит за счет буйнопомешанных американских солдат. Не довольствуясь этим, он использует фишеровский подлог, чтобы удвоить выплату денег за кукурузное поле на Бассет—Крик, и использует его снова, чтобы утроить выплату денег за кукурузное поле на Алабама—Ривер.
Хочу познакомить вас с этим отлично задуманным и столь же блистательно выполненным произведением мистера Флойда (заимствую его из печатных отчетов Сената):
Как видите, он не позабыл ни единой мелочи. Индейцам не дал отхлебнуть вина (плодоягодного) и даже побить посуду. В непостижимой ловкости рук Джон Б.Флойд не имел себе равных среди современников. Да, пожалуй, и тех, что сошли до него в могилу. Вычтя из указанной итоговой суммы 67 000 долларов, уже ранее выплаченных неукротимым наследникам Фишера, мистер Флойд объявляет, что им причитается еще с государства 66 519 долларов и 85 центов, «каковая сумма, – как эпически он заключает, – подлежит выплате наследникам Джорджа Фишера, ныне покойного, или уполномоченному ими на то лицу».
Но тут на беду наших несчастных сирот вступил на свой пост вновь избранный президент. Бьюкенен и Джон Флойд удалились из Белого дома, и наследники Фишера денежек не получили.
Новый, собравшийся в 1861 году Конгресс немедленно аннулировал решение от 1 июня 1860 года, под прикрытием которого Флойд строчил свои импровизации. А затем мистер Флойд и наследники Фишера в силу причин, от них не зависящих, отложили свои финансовые махинации до лучших времен и надели мундир южной армии.
Быть может, вы думаете, что наследники Джорджа Фишера погибли в сражениях? Ничуть не бывало. Они снова здесь, в Вашингтоне (я пишу это в июле 1870 года). Через посредство широко известного своей крайней застенчивостью и способностью густо краснеть Гаррета Дэвиса они требуют от Конгресса новых выплат по своему десятимильному счету за кукурузу и виски, съеденные и выпитые буйной толпой индейцев во времена столь от нас отдаленные, что даже бюрократы в правительственных канцеляриях не в силах толком решить кто, что и когда там съел.
Таковы фактические обстоятельства этого дела. Я изложил их с педантизмом историка. Если у кого— нибудь еще остались сомнения, пусть он обратится в Сенатский архив в Капитолии и спросит 21—й том «Отчетов Палаты представителей» 2—й сессии Конгресса 36—го созыва и 106—й том «Сенатских отчетов» 2—й сессии Конгресса 41—го созыва. Дело изложено полностью в 1—м томе «Отчетов» Суда по разбору претензий.
Лично я твердо уверен, что пока стоит американский материк, наследники Джорджа Фишера, ныне покойного, будут продолжать свои паломничества в Вашингтон из флоридских болот за очередной порцией денежек (получая последнюю выплату, они заявили, что доселе полученное составляет лишь четвертую часть того, что им причитается за плодородное кукурузное поле их предка) и что они отыщут всегда очередного Гаррета Дэвиса, чтобы протаскивать свои людоедские счета через Конгресс.
Добавлю: это не единственный многолетний мошеннический заговор против многострадальной казны (спешу снова оговориться, что факт жульничества по суду не доказан), преспокойно передаваемый от отца к сыну, из одного поколения в другое.
РАССКАЗ О ХОРОШЕМ МАЛЬЧИКЕ
Жил на свете один хороший мальчик по имени Джейкоб Блайвенс. Он всегда слушался родителей, как бы нелепы и бессмысленны ни были их требования; он постоянно сидел над учебниками и никогда не опаздывал в воскресную школу; он не пропускал уроков и не бил баклуши даже тогда, когда трезвый голос рассудка подсказывал ему, что это было бы самое полезное для него времяпрепровождение. Все другие мальчика никак не могли его понять — очень уж странно Джейкоб вел себя. Он никогда не лгал, как бы выгодно это ни было в иных случаях. Он утверждал, что лгать нехорошо, и больше ничего знать не хотел! Да, честен он был просто до смешного! Странности этого Джейкоба превосходили всякую меру. Он не хотел играть в шарики по воскресеньям, не разорял птичьих гнезд, не совал обезьянке шарманщика накаленных на огне медяков. Словом, этот Джейкоб не имел ни малейшей склонности к каким бы то ни было разумным развлечениям. Другие мальчики пробовали иногда объяснить себе, почему это так, пытались его понять, но ничего из этого не вышло. И, как я уже говорил, у них только создалось смутное впечатление, что Джейкоб немного 'тронутый', — поэтому они взяли его под свое покровительство и никому не давали в обиду.
