— Мортимер!
— Ах ты господи! Что такое, душенька?
— Ты все еще лежишь в кровати?
— Ну да, конечно!
— Встань сию минуту! Я все—таки думала, что ты сколько—нибудь дорожишь своей жизнью хотя бы ради меня и детей, если тебе самого себя не жалко.
— Но, душенька...
— Не возражай, Мортимер! Ты отлично знаешь, что в такую грозу самое опасное — лежать в кровати... Во всех книгах так сказано, а ты все—таки лежишь и совершенно напрасно рискуешь жизнью неизвестно для чего, лишь бы только спорить и спорить!
— Да ведь, черт подери, я сейчас не в кровати, я... (Фразу прерывает внезапная вспышка молнии, сопровождаемая испуганным визгом миссис Мак—Вильямс
и страшнейшим раскатом грома.)
— Ну вот! Видишь, какие последствия? Ах, Мортимер, как ты можешь ругаться в такое время!
— Я не ругался. И во всяком случае — это не последствия. Даже если бы я не сказал ни слова, все равно было бы то же самое. Ты же знаешь, Эванджелина, что когда атмосфера заряжена электричеством...
— Да—да, тебе бы только спорить, и спорить, и спорить! Прямо не понимаю, как ты можешь так себя вести, когда тебе известно, что в доме нет ни одного громоотвода и твоей несчастной жене и детям остается только надеяться на милость божию!.. Что ты делаешь? Зажигаешь спичку... в такое время? Ты совсем с ума сошел?
— Ей—богу, милая, ну что тут такого? Темно, как у язычника в желудке, вот я и...
— Погаси спичку, сию минуту погаси! Тебе, я вижу, никого не жалко, ты всеми нами готов пожертвовать. Ты же знаешь, ничто так не притягивает молнию, как свет... (Фсст! Трах! Бум! Бур—ум— бум—бум!) Вот... послушай! Видишь теперь, что ты наделал!
— Нет, не вижу. Может, спичка и притягивает молнию, но молния—то бывает не от спички, ставлю что угодно. И вовсе это не моя спичка притянула молнию. Если там целились в мою спичку, так плохая же это стрельба, — я бы сказал, что—то вроде нуля из миллиона возможных. Да в Доллимаунте за такую стрельбу...
— Как тебе не стыдно, Мортимер! Нам каждую минуту грозит смерть, а ты так выражаешься. Если ты не желаешь... Мортимер!
— Ну?
— Ты молился сегодня на ночь?
— Я... я хотел помолиться, а потом стал считать, сколько будет двенадцать раз тринадцать, и... (Фсст! Бум—бурум—бум! Бум—бах—бах—трах!)
— Ах, теперь мы пропали, нас ничто не спасет! Как ты мог забыть такую важную вещь, да еще в такое время?
— Да ведь не было никакого 'такого времени'. На небе не было ни одной тучки. Почем же я знал, что из—за пустячного упущения поднимется такой шум и гром? И во всяком случае, мне кажется, просто нехорошо с твоей стороны придираться: ведь это со мной бывает редко. После того как из—за меня случилось землетрясение четыре года назад, я ни разу не забывал молиться.
— Мортимер! Что ты говоришь? А про желтую лихорадку ты забыл?
— Милая, ты вечно мне навязываешь эту желтую лихорадку, и, по—моему, совершенно зря. Если даже телеграмму в Мемфис нельзя послать прямо, а только через передаточные станции, то как же мое упущение насчет молитвы могло дойти в такую даль? Я еще согласен отвечать за землетрясение, оно все— таки было по—соседству, но лучше уж пускай меня повесят, чем отвечать черт знает за что...
(Фсст! Бум—бурум—бум! Бум! Бах!)
— О боже мой, боже мой! Молния во что—нибудь ударила! Я уже чувствую, Мортимер! Нам не дожить
до утра... и если это может принести какую—нибудь пользу, когда нас уже не будет, помни, Мортимер, что той ужасный язык... Мортимер!
— Ну! Что еще?
— Твой голос звучит так, будто ты... Мортимер, неужели ты сейчас стоишь перед камином?
— Да, вот именно, совершаю это преступление.
— Отойди от него подальше, сию минуту отойди! Ты, кажется, решил нас всех погубить! Неужели ты не знаешь, что самый верный проводник молнии — это открытая труба? А теперь куда ты пошел?
— Я здесь, перед окном.
— Бога ради, в своем ли ты уме? Убирайся оттуда немедленно! Даже грудные дети и те знают, что стоять у окна в грозу — просто гибель! Боже мои, боже мой, я знаю, что не доживу до утра!' Мортимер!
— Да?
— Что это шуршит?
— Это я.
— Что ты там делаешь?
— Ищу, где верх у моих штанов.
— Скорее брось их куда—нибудь! Должно быть, ты нарочно хочешь надеть штаны в такое время! Ведь ты же отлично знаешь, все авторитеты говорят в один голос, что шерстяные ткани притягивают молнию. О боже, боже! Мало того, что гроза нас может убить, тебе еще непременно нужно самому лезть на рожон... Нет, пожалуйста, не поп! О чем ты только думаешь?
— Ну, а что тут такого?
— Мортимер, я тебе не один раз, я сто раз тебе говорила, что пение вызывает атмосферные колебания, которые прерывают электрический ток... Для чего ты открываешь дверь, скажи, пожалуйста!
— Боже ты мой, ну какой от этого может быть вред?
— Какой вред? Смертельная опасность! Всякий, кто сколько—нибудь смыслит в этом деле, знает, что устраивать сквозняк — значит, привлекать молнию. Ты все—таки не закрыл дверь! Закрой ее как следует, и поскорей, не то мы все пропали! Какой ужас — быть в такое время в одной комнате с сумасшедшим... Мортимер, что ты делаешь?
— Ничего. Просто открыл кран. В комнате задохнуться можно — такая духота. Хочу умыться.
— Ты, я вижу, совсем потерял рассудок! Если во что—нибудь другое молния ударит один раз, так в воду она ударит пятьдесят раз. Закрой кран! О боже, я знаю, пас уже ничто на свете не может спасти! Мне кажется... Мортимер, что это такое?
— Это чер... это картина. Я ее сшиб.
— Так, значит, ты подошел к стене! Просто неслыханная неосторожность! Разве ты не знаешь, что самый лучший проводник молнии — это стена? Отойди подальше! А ты еще хотел выругаться! Ну как ты можешь вести себя так, когда твоя семья в опасности?! Мортимер, ты велел положить себе перину, как я тебя просила?
— Нет. Забыл.
— Забыл! Это может стоить тебе жизни. Если бы у тебя была перила, ты бы разостлал ее посреди комнаты, лег бы на нее и был бы в полной безопасности. Иди сюда, иди скорей, пока еще не наделал бог знает чего.
Я попробовал влезть туда же, но маленький шкаф едва вмещал нас двоих, да и то дышать было нечем. Я чуть не задохся и наконец вылез из шкафа. Жена тут же окликнула меня:
— Мортимер, надо что—то сделать, чтобы тебя не убило. Дай мне ту немецкую книжку, что лежит с краю на камине, и свечу, только не зажигай. Дай спички, я сама зажгу свечку здесь. В книге сказано, что делать.
Я достал книжку ценой вазы и нескольких других хрупких предметов, и мадам затворилась в шкафу со свечой. На минуту я был оставлен в покое, потом она спросила:
— Мортимер, что это?
— Ничего особенного, кошка.
