кровь сочилась более чем из двадцати порезов. Самыми тяжелыми были раны на голове; я старался зажать их одной рукой, пока другой держался за камень, — но тщетно, при каждом биении пульса кровь брызгала фонтаном. Наконец, в минуту просветления, я схватил большой ком снега и в виде пластыря приложил его к голове. Это была удачная мысль: кровотечение приостановилось. Я кое–как встал на ноги и успел еще перейти на безопасное место, где и свалился без чувств. Солнце садилось за горизонт, когда я очнулся, а на Большую Лестницу я вышел уже в густой темноте. И все же благодаря везению и осторожности мне удалось совершить весь спуск до Брейля — четыре тысячи семьсот футов, — ни разу не упав и не сбившись с тропы».
Раны на несколько дней задержали его в постели. А потом он встал и опять взялся за старое. Таков настоящий альпинист, — уж, кажется, столько получил удовольствия, а ему подавай еще!
Глава VIII
Кончив чтение, я почувствовал себя другим человеком; с восторгом, энтузиазмом, затаив дыхание, следил я за опасными приключениями моих авторов и делил с ними их победы. Долго сидел и молчал, как оглушенный, а потом повернулся и сказал Гаррису:
— Я решился!
Что–то в моем тоне поразило его; когда же, заглянув в мои глаза, он прочел все, что в них было написано, Гаррис заметно побледнел. С минуту он колебался, но потом сказал:
— Говори!
И я ответил ему с олимпийским спокойствием:
— Я поднимусь на Рифельберг.
Если бы я подстрелил моего бедного друга, он не мог бы упасть со стула более внезапно. Если бы я был родным его отцом, он не мог бы взмолиться горячее, чтобы я оставил свое намерение. Но я был глух к его доводам. Убедившись наконец, что меня ничто не поколеблет, он прекратил уговоры, и только его судорожные рыдания еще возмущал и тишину. Я сидел в мраморной неподвижности, устремив глаза в пустоту, — в душе я уже сражался с опасностями; а друг с немым обожанием взирал на меня сквозь слезы. Наконец он бросился мне на шею и сказал срывающимся голосом:
— Твой Гаррис тебя не покинет! Умрем вместе!
Я похвалил своего благородного друга, и в приливе бодрости он позабыл свои страхи и думал лишь о предстоящих подвигах. Он хотел уже, не откладывая дела в долгий ящик, звать проводников, чтобы выступить в два часа утра, ибо таково, по его понятиям, было обыкновение альпинистов; но я растолковал ему, что в эти глухие часы ночи нас никто не увидит; выступать среди ночи принято не из деревни, а из горного лагеря, после первой ночевки. Я сказал, что мы выступим в три–четыре пополудни; тем временем Гаррис оповестит проводников и познакомит всю публику с нашим планом.
Я лег в постель — но не для сна: ни одни человек, готовящийся в альпинистский поход, не в силах уснуть перед завтрашним выступлением. Всю ночь я лихорадочно метался в постели и с радостью услышал, что часы бьют половину двенадцатого и можно спуститься к раннему обеду. Я встал, измученный и злой, и сошел в столовую, где сразу же оказался в центре общего внимания, ибо новость уже распространилась. Трудно есть спокойно, когда чувствуешь себя героем дня, — но какое это сладостное чувство!
Как это принято в Церматте перед большим восхождением, проводить нас собралось все население — и местные и приезжие; люди побросали свои дела, спеша занять удобный пункт, чтобы увидеть выступление каравана. В наш отряд входило сто девяносто восемь человек, включая мулов; или двести пять, включая коров. Вот полная роспись экспедиции:
Я сам
Мистер Гаррис
Проводников — 17
Прачек — 4
Геолог — 1
Ботаник — 1
Священника —3
Геодезиста —2
Барменов —15
Латинист —1
Ветеринар — 1
Дворецкий — 1
Кельнеров — 12
Лакей – 1
Цирюльник — 1
Шеф–повар — 1
Поваров–помощников — 9
Пирожника — 4
Кондитер – 1
Носильщиков — 27
Мулов — 44
Погонщиков мулов — 44
Прачек и гладильщиц дли простого белья — 3
Того же — для тонкого белья — 1
Коров — 7
Доярок — 2
Итого: 154 человека и 51 животное.
О б щ и й итог — 205.
Окороков — 16 ящиков
Муки — 2 бочки
Виски — 22 бочки
Сахару — 1 бочка
Лимонов — 1 бочонок
Матрацов пружинных — 25
Матрацов волосяных — 2
Постельные принадлежности для таковых
Комарников — 2
Палаток — 29
