нибудь дом. Ориентироваться было невозможно; оказаться на улице – означало пропасть. Человек не мог выйти из собственной двери, пройти десять шагов и найти дорогу обратно.
Потом поднялся ветер и завел свою песню в жуткой мгле, с каждой минутой он нарастал, нарастал, пение переходило в рев, завывания, стоны Он поднял снег с земли, погнал его вперед плотной стеной, нагромоздил то здесь, то там поперек улиц, пустошей и против домов огромными сугробами в пятнадцать футов высотой.
Не обошлось, конечно, без жертв. Тех немногих, кто оказался под открытым небом, неминуемо ждала беда. Если они шли лицом к ветру, он мгновенно залеплял его плотной маской снега, слепившего глаза, забивавшегося в нос; снег перехватывал дыхание, сражал на месте; если они шли спиной к ветру, то валились в сугроб, и встречная стена снега погребала их под собой. В ту ночь только в этой маленькой деревеньке погибло двадцать восемь человек; люди слышали крики о помощи и вышли из дому, но в ту же минуту сами пропали во мгле; они не могли отыскать собственную дверь, заблудились и через пять минут сгинули навеки
В восемь часов вечера, когда ветер начал постанывать, присвистывать и всхлипывать, мистер Хотчкис отложил в сторону книгу о спиритизме, снял нагар со свечи, подкинул полено в камин, раздвинул фалды сюртука и, повернувшись спиной к огню, стал перебирать в уме сведения об обычаях и нравах в мире духов, о их талантах и повторять с вымученным восторгом стихи, которые Байрон передал через медиума. Хотчкис не знал, что на улице – снежная буря. Он был целиком поглощен книгой часа полтора. Появилась тетушка Рейчел с охапкой дров, бросила их в ящик и сказала:
– Ну, сэр, в жизни ничего страшней не видывала, и Джеф то же самое говорит.
– Страшней чего?
– Бури, сэр.
– А что там – буря?
– Господи, а вы и не знаете, сэр?
– Нет.
– Жуть берет, какая буря; век проживешь, а такого не увидишь, масса Оливер: сыплет мелко, будто золу сдувает, в двух шагах ничего не видать. Мы с Джефом были на молитвенном собрании, только что воротились, так, верите ли, у самого дома едва не заплутали А теперь выглянули наружу – сугробище намело, какого сроду не бывало; Джеф говорит… – Рейчел оглянулась, и выражение ужаса появилось у нее на лице. – Я-то думала, он тут, а его нет!
– Кого нет?
– Где молодой масса Сорок четвертый?
– Ну, он где-нибудь играет, скоро вернется.
– Вы его и не видели, сэр?
– Нет, не видел.
– Боже правый!
Рейчел убежала и вернулась минут через пять, задыхаясь от слез.
– Нет его в комнате, ужин нетронутый стоит, нигде его нет, я весь дом обегала. О, масса Оливер, пропало дите, не видать нам его больше.
– Ерунда, не бойся. Мальчишкам и бури нипочем.
В это время появился дядюшка Джеф.
– Масса Оливер, – сказал он, – буря-то не простая. Вы хоть наружу выглядывали?
– Нет.
Тут и Хотчкис заволновался, побежал с ними к передней двери, распахнул ее настежь. Ветер пропел на высокой ноте, и лавина снега, будто из ковша землечерпалки, обрушилась на них, и они затерялись в этом мире снега.
– Закройте двери, закройте двери! – насилу выдохнул хозяин.
Приказание было выполнено. От мощного порыва ветра дом зашатался. Снаружи послышался слабый сдавленный крик. Хотчкис побледнел.
– Что делать? Выйти наружу – смерть. Но мы должны что-то сделать, вдруг это наш мальчик?
– Погодите, масса Оливер, я отыщу бельевую веревку, а Джеф… – Рейчел ушла, быстро принесла веревку и обвязала Джефа за пояс. – А теперь, Джеф, ступай. Мы с массой Оливером будем держать другой конец веревки.
Джеф приготовился; отворили дверь, и он рванулся вперед, но в это мгновение удушающая масса снега захлестнула их, залепила глаза, оборвала дыхание; хозяин и Рейчел осели на пол, и веревка выскользнула у них из рук. Они повалились лицом вниз, и Рейчел, отдышавшись, простонала:
– Он теперь пропал!
Вдруг в свете лампы, висевшей над дверью, она смутно различила Сорок четвертого, выходящего из столовой, и молвила:
– Благодарение богу, хоть этот нашелся, как это он набрел на заднюю калитку?
Мальчик шагнул настречу ветру и захлопнул дверь передней. Хозяин и Рейчел выбрались из-под снежного покрывала, и Хотчкис произнес прерывающимся от слез голосом:
– Я так благодарен судьбе! Я уж отчаялся увидеть тебя снова.
К этому времени рыдания, стоны и причитания Рейчел заглушили рев бури, и Сорок четвертый спросил, что случилось. Хотчкис рассказал ему про Джефа.
