— Чэснок, я тэбя умоляю, — завопил Валико, — я нэ хочу к нэму касаться! Я вообще его нэ знаю! Убэры его куда-ныбудь… с рэбятами… Я заплачу… вам.
Чеснок и двое парней завернули Аркана в ковер и через черный ход вынесли в машину.
— Всем расходиться! — скомандовал Чеснок. — Хорошо вытри кровь, тряпку и рубашку спали, — тихо шептал он перепуганному насмерть Валико. — И давай деньги.
Валико достал десять тысяч и трясущимися руками протянул Чесноку. Тот заметил, что маловато, но деньги взял.
Прошло несколько дней. Чеснок заявился к Валико. Тот сидел в своем кресле, но вид у него был отнюдь не веселый.
— Плохи дела, Валико. Кто-то наверху слышал выстрелы. Стукнул ментам. Они начали следствие. Назавтра вызывают того пацана, что ударил в живот твоего гостя. У тебя есть знакомые менты, ты водишь дружбу с прокурором. Ты должен замять это дело, пока не поздно. Если вдруг ты сам захочешь прыгнуть к мусорам, знай: у тебя нет ни единого шанса. Во-первых, соучастие в преступлении. Ты три дня молчал об убийстве, а должен был сообщить сразу. Сокрытие преступления, смекаешь? Во-вторых, все подтвердят, что я сделал это только из-за того, чтобы спасти тебя. И ты дал деньги за то, чтобы я молчал. Вот они. — И он достал десять тысяч.
— Чэснок, я тэбя прощу, сдэлай, что возможно. Я дам дэнег, сколько нужно. Только нэ надо, чтобы я касался вообще хоть как-то к этому. Я нэ хочу разговарывать по этому поводу с прокурором и вообще с кэм бы то ни было. Я умоляю тэбя, Чэснок!
— Ладно, я постараюсь что-нибудь сделать, а ты сиди у себя на даче и не высовывайся, пока я не появлюсь.
Прошло еще два дня. Чеснок приехал на дачу к Валико. Два огромных чемодана на веранде говорили, что тот собрался куда-то уезжать. Выглядел грузин человеком в состоянии третьего инфаркта.
— Мусора нашли труп, — с порога заявил Чеснок. У Валико подкосились ноги, и он сел на какой-то дохлый табурет.
— Но ты не отчаивайся, все можно уладить. Нашего товарища недавно взяли за двойное убийство. Мне удалось переговорить с ним, и он согласился взять на себя еще одно. Одним больше, одним меньше… Мусора тоже согласны. Пришлось мне соглашаться на любые суммы. Ведь ты меня заверил, что финансируешь эту кампанию.
Аркан получил двадцать пять тысяч рублей. Это была его доля. Он не знал, сколько всего денег получил Чеснок с этого грузина, но был счастлив. Эти деньги могли существенно поправить его жизнь. Аркан стремился домой к жене и сыну, по которым очень скучал.
Он был готов отправиться в путь хоть сию минуту. Но Рома предложил съездить к Чесноку, чтобы попрощаться.
— Жалко с вами расставаться, — пожимая крепко руку Чесноку, заметил Аркан.
— Весело и профессионально было с тобой работать. Приезжайте, буду всегда рад вас видеть, — улыбаясь ответил Чеснок.
— Рома остается. Я еду один, — сказал Аркан.
Рома прощался с Арканом, обнимая и целуя его.
— Хорошее ты взял мне купе, — заметил Аркан. — Интересно, кто будет второй сосед? Может, разведу его на пару копеек?
— Это купе спального вагона, сюда очень дорогие билеты, и поэтому можешь остаться на всю дорогу в одиночестве.
Поезд тронулся. Рома спрыгнул на ходу, весело помахивая рукой уезжающему другу. Но как только вагон, в котором ехал Аркан, исчез из виду, Рома тут же запрыгнул в последний вагон уходящего поезда. Показал проводнику билет:
— Опоздал немного.
В это время в ресторане, на втором этаже здания вокзала, у окна сидел Чеснок и с интересом наблюдал за этой сценой. Когда поезд скрылся из виду, он встал, хмыкнул, потер затылок и направился к выходу.
Тося плавал в бассейне. Он давно занимался плаванием и очень любил этот вид спорта. Вообще-то его звали Антоном, но отец с самого детства называл его только Тосей. Так это имя и прилипло к нему. Теперь его так звали все.
Он увидел у лестницы, ведущей в воду, стоящего рядом с тренером Рому, старого друга отца, которого он знал с детства. «Что-то случилось», — промелькнуло в голове. Он тут же оказался рядом.
— Дядя Рома, что это вы заявились сюда? — спросил Тося.
— Поехали домой, малыш, есть очень серьезный разговор.
Дома сидела мать на самом краешке дивана с опухшими от слез глазами.
— Что с отцом? — спокойным голосом спросил Тося.
— Твоего отца мусора застрелили в поезде, когда он ехал к вам с матерью. Он вез деньги. Из-за них все и случилось.
— Как это случилось? Я хочу все знать, каждую мелочь, слышишь? Каждую мелочь! — Он смотрел в Ромины глаза широким бесстрашным взглядом.
— Да я не много знаю. Он уехал первым. Мы делали работу, и мне надо было задержаться, чтобы нанести последний штрих. А после собирался догнать его в Киеве. Но когда прилетел туда самолетом, было уже поздно. Он был застрелен у себя в купе. При нем не оказалось ни денег, ни документов. Я заплатил проводнику. Тот сказал, что были два мусора. Они показывали ему ксивы. А это было и без надобности: он их видел не впервые. Но, кроме меня, никому больше это не повторит, потому как боится их до усирачки. В купе я нашел гильзу, вот она. Это из «макара» — новая плетка, которая поступила на вооружение к ментам.
Ни масть, ни понятия не дают мне права делиться своими знаниями с прокуратурой.
ТРИ ДРУГА
Тося очень любил отца. Они дружили, по-настоящему дружили. Он мог разговаривать с ним как с равным, и в то же время отец всегда мог дать совет. Лаконично, емко, всего несколько слов, но как точно, всегда в «десятку».
За всю жизнь тот никогда не ударил его. И Тосе всегда было странно слышать, когда его сверстники нелестно отзывались о своих отцах.
Когда ему было десять лет, как-то вечером отец усадил его за стол напротив себя и сказал:
— С этого дня у тебя добавится еще один урок. Относись к нему серьезно, потому что учителем здесь буду я. Вот тебе десять десятирублевых купюр. Ты должен будешь украсть на первый раз одну из них. Я покажу тебе один из возможных способов, и ты сегодня будешь делать так, как покажу. Если что-нибудь не понятно, поправлю. Но если завтра, в это же время, вытащишь купюру и я замечу, то ударю тебя этой палкой по рукам. — Он достал бамбуковую палку, напоминавшую удилище, и положил на стол. — И буду бить каждый раз, когда будешь «ломать» — а это называется именно так, когда заметно.
На следующий день он не ударил. Это произошло, когда надо было «отломать» четыре купюры из десяти. Тогда он получил крепкий удар по кистям. За все время, сколько отец вел эти уроки, еще два или три раза Тосе досталось палкой, но это не в счет.
— Алик, — обратился Тося к товарищу, — с этого дня хочу, чтобы меня называли Тося Прикуп, в честь памяти отца. Он часто любил говорить, когда мы играли с ним в карты: «Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. А ты — мой прикуп, никогда не знаешь, что из тебя получится, пока не вырастешь. Но хочется верить, что это будет желанная масть».
В этот день на свет появился Тося Прикуп, молодой, красивый, энергичный человек с затаенной горькой обидой на всех ментов за смерть своего отца, образ которого остался в его памяти и превратился в кумира. Это был единственный человек, которым он восхищался. В любом другом, пусть даже признанном
