Среди всех этих собак я обнаружила трех эрдельтерьеров — двух кобелей и одну сучку. «Возьмите всех троих, — сказал мне начальник питомника. — Их выбраковали как непригодных к работе. Они здесь только место занимают. Сами видите, без них тесно». — «Почему же их выбраковали? — спросила я. — Ведь они присланы как связисты и санитар». — «Они отказываются от работы, а заниматься с ними некому. Вы эрделистка, вот и заберите их».
Что было делать? Я не могла взять трех собак в городскую квартиру, тем более что обучать их надо было не на городской площадке, а в Сосновском питомнике, да еще как можно скорее. Требовалось срочно найти им пристанище у добрых людей, откормить и обласкать, приучить их к тем, кто будет с ними заниматься. И тут, как всегда в трудных случаях, на выручку пришли другие активисты-собаководы. Они немедленно включились в работу, обегали ряд домов, где, знали, живут добрые люди, объяснили им, что нужно взять собак на время, что помощь эта необходима для армии.
Короче говоря, в тот же день собаки были устроены, кто в теплую конуру, а кто и в дом, причем безвозмездно. Нашлись добровольные помощники и в дрессировке.
Дела пошли довольно успешно, и через месяц с небольшим собаки работали вполне грамотно, хотя, конечно, нуждались в доработке в более суровых условиях армии. Приняла их строгая комиссия, как я уже сказала, с оценкой «хорошо». Тут примечателен один факт, который говорит о том, какие ошибки может сделать невнимательный дрессировщик. Одна из собак, считавшаяся санитарной и выбракованная за отказ от работы, очень хорошо делала обыск местности и доверчиво подходила к лежащему человеку. Но она никак не хотела брать в зубы бринзель. Я стала специально заниматься с ней апортировкой разных вещей, но безрезультатно. Собака упорно отказывалась брать что-либо в пасть. Потеряв терпение, я силой вложила ей в рот какой-то мягкий предмет и нажала на верхнюю челюсть. Собака отчаянно завизжала. Только тогда меня надоумило раскрыть ей пасть, и я увидела совершенно гнилой зуб. Он и причинял ей сильную боль. Как только зуб удалили и дали зажить ранке, собака повеселела. Но я не рискнула продолжать занятия по санитарной службе, так как у нее явно установилась нежелательная связь с апортом. Эту собаку удалось быстро переквалифицировать на связь, а санитара подготовить из ласкового и очень смышленого связиста. Прошло уже чуть не сорок лет с той поры, но я до сих пор помню моих подопечных и тех добрых людей, которые их приютили и помогли выполнить срочное задание.
… В самом начале финляндско-советского конфликта районные отделения милиции обратились в наш клуб с просьбой помочь в патрулировании по городу. Надо было во время затемнения обходить определенные участки, а также проверять вагоны, стоящие в тупиках за вокзалами. В них ютились приезжие «гастролеры» из разных мест, любители наживы во время затемнения. Многие собаководы откликнулись и стали активно помогать милиции.
Молодые мужчины с хорошо дрессированными овчарками взяли на себя патрулирование вокзалов и проверку вагонов. Работа их оказалась нелегкой, но весьма плодотворной, и они отлично справились со своей задачей. «Гастролеров», которые прятались под скамейками в вагонах, было выловлено немало. Собак пускали вперед по команде «Ищи!», и они отлично вытаскивали прятавшихся либо стояли и грозно рычали. Нарушители очень боялись четвероногих патрульных и безропотно выползали из своих убежищ.
А мы, женщины, со своими питомцами приходили в отделения милиции по месту жительства к 12 часам ночи и вместе с участковым милиционером обходили вверенный ему участок. Я через день приходила со своей собакой в 6-е отделение, и мы обходили Марсово поле, Летний сад, улицу Пестеля до Литейного проспекта. Это был наш маршрут. Ходили часа два. Случалось задерживать кое-кого, в основном пьяных. Патрулировали в полной темноте и бывало всякое, особенно в Летнем саду. Собаке, видимо, передавалась атмосфера особенной настороженности при непривычных темноте и безлюдье. Чувствовалось, что она вся напряжена. Иногда начиналось глухое рычание. Мы с милиционером настораживались, собака вдруг делала резкий рывок, а затем как бы смущенно останавливалась… у статуи в Летнем саду, которую издали принимала за человека. Подойдя к ней, она ее долго обнюхивала, порыкивая, и только после этого успокаивалась.
Мы, активисты-собаководы, были горды тем, что в нужную минуту смогли с нашими четвероногими друзьями внести свой вклад в охрану общественного порядка в родном городе.
…1941 год. Июнь. Начальник Сосновского питомника — Ольга Дмитриевна Кошкина. В первых числах июля я была вызвана в питомник и вместе с несколькими активистами-собаководами стала работать по приему собак от населения и эвакуирующихся. Мы ухаживали за собаками и срочно готовили их по службам связи и санитарной для передачи в воинские части. В питомнике было много собак всех пород, но мне пришлось в основном готовить немецких овчарок и эрдельтерьеров. В первый же месяц войны к нашему питомнику были прикомандированы воинские подразделения. Молодые солдаты, никогда не имевшие дела с собаками, не знали, как к ним подступиться. Активисты занимались с ними, учили азам, вплоть до того, как держать поводок, как чистить собаку, как с ней обращаться. Многие солдаты стыдились сначала ходить с четвероногими. Они говорили: «Какое это оружие, собака? Любая девушка нас засмеет. Стыдно солдату возиться с собакой». Но постепенно привыкли и изменили отношение к своим будущим помощникам.
Работать было трудно. Собаки, поступавшие в питомник, очень тосковали по своим хозяевам. Многие не могли привыкнуть к питомнику, к вольерам, старались убежать во время занятий. Но были животные с крепкой нервной системой, ласковые и быстро привязывающиеся к людям, ухаживающим за ними. Мы появлялись в питомнике ранним утром, выгуливали и чистили своих подопечных, кормили их, убирали вольеры и приступали к специальным занятиям. Трудность заключалась в том, что было очень мало помощников, и собаки привыкали к одним и тем же вожатым. И все же дело подвигалось. Никогда не забуду, как волновалась со своей напарницей М. Н. Зиборо-вой, когда из армии приехал полковник проверять работу собак по связной и санитарной службам и принимать их для передачи в воинские части. Момент для нас был очень ответственный. Мы привыкли волноваться на выставках, на показательных выступлениях, на состязаниях, но все это были «игрушки». Здесь мы сдавали собак в армию, на фронт.
У меня по службе связи была небольшая овчарка по кличке Венера. Работала она хорошо, быстро и безотказно. Но в Сосновском парке не было особых раздражителей. Ведь шла война, все люди были заняты работой, гулять по парку было некому. Полковник подошел ко мне, посмотрел на собаку, спросил, как зовут, и сказал: «Начинайте работу, я скоро подойду». М. Н. Зиборова взяла Венеру и пошла на пост номер два. Мы договорились, что она пошлет собаку через такое же, как и всегда, время, так как полковник вот-вот подойдет. Я замаскировалась, жду, а проверяющего все нет. Вдруг слышу топот лап — бежит моя Венера во всю прыть. Выглядываю из-за кустов, она уже недалеко. Вдруг резкий окрик: «Венера, ко мне!» Так вот где был проверяющий! Он прятался в кустах, чтобы посмотреть, как собака среагирует на кличку и подзыв. Но Венера даже не остановилась. Она на ходу сделала резкий скачок в сторону и, не сбавляя темпа, примчалась на пост, самостоятельно легла и успокоилась. У меня отлегло от души. Но как теперь пойдет Венера на пост номер два? Собака больше привязана ко мне. Полковник так и не появлялся. Значит, готовит новую проверку. В положенное время дала команду «Пост!». Собака помчалась. На невидимом для меня отрезке трассы раздался пронзительный свист. Как среагировала на него Венера? Проходит какое-то время, появляется полковник, за ним М. Н. Зиборова и Венера. «Молодец собака, — говорит проверяющий, — отлично сработала». Потом полковник захотел проверить работу санитарной собаки и сам лег за раненого. Все прошло благополучно. Всех подготовленных собак приняли и отправили в соответствующие подразделения, а начальник питомника О. Д. Кошкина, М. Н. Зиборова и я получили благодарность от командования. Помню, как дорога была каждому из нас маленькая серая бумажка военного времени.
Когда блокадное кольцо замкнулось, нам, активистам, стало нечего делать в питомнике, так как собак начали обучать специальной танковой подрывной работе. Но те немногие собаководы, которые оставались в Ленинграде и имели собак, все еще приносили посильную помощь, охраняя помещения вместе со своими питомцами. Учительница М. Н. Зиборова, например, постоянно дежурила в ночное время в своей школе. Другие собаководы обходили траншеи на Марсовом поле. Честно говоря, это было страшновато. В первые месяцы войны мой Фрэд держал связь между штабами МПВО, носил сводки. Но постепенно кольцо блокады сжималось все туже. Собаки погибали от голода, люди эвакуировались, уходили на фронт или умирали. Фрэд мой погиб в декабре 1941 года.
За зиму 1941—1942 годов ни с кем из наших собаководов не приходилось встречаться. Я знала, что О. Д. Кошкина в армии, П. А. Заводчиков тоже. Племенной состав был вывезен из Ленинграда до полного
