дрова. Ну а теперь он обзавелся шляпой лучника – зеленого цвета, с загнутыми полями и щегольским пучком фазаньих перьев (его собственная выдумка). Оставалось только научиться стрелять из лука. И вот как-то под вечер пришел Аллистер со всем своим снаряжением, и они отправились тренироваться на холм.
Полчаса спустя в кухню вступила печальная процессия. Впереди Чарльз, дрожащий как осиновый лист и с голубыми ребятами в руках; рядом маршировала Саджи, скосив глаза, распушив хвост и вопя, что он Чуть Не Убил Их Всех и что они Покинут Наш Дом в Этот же Вечер; за ними шел Аллистер с тем ошарашенным видом, какой появлялся у всех, кто сталкивался с нашим кошачьим семейством, когда оно объединяло силы; и далеко в арьергарде Соломон и его сестрица радостно волочили домой за перья охотничью шляпу Чарльза.
Собственно, ничего особенного не произошло. Аллистер, показывая Чарльзу, как надо стоять и держать лук, пустил стрелу через овраг и точно попал в дуб. Чарльз, точно скопировав позу и совершенно так же пустив стрелу, угодил в камень на расстоянии двух шагов от него. Стрела рикошетом отлетела вправо – и он, к своему ужасу, увидел, как она упала прямо на отряд шерифа, который во главе с Соломоном выскочил из-за валуна посмотреть, чем это Чарльз тут занимается. Никто не пострадал, только Чарльз, по его словам, постарел на десять лет. Больше мили они с Аллистером прошагали в поисках укромного местечка, а эти кошки выследили его! Да переплыви он Ла-Манш, с горечью заявил Чарльз, уплыви он в Японию или подальше, чтобы потренироваться в стрельбе из лука, эта шайка явится в решительный момент, а потом поклянется, что он все подстроил нарочно. Так или не так, но стрелять из лука Чарльзу расхотелось. Аллистер подарил ему тупую стрелу – в случае, если Чарльз передумает, то сможет потренироваться с ней. Но со стрелой играли котята, а не Чарльз. Мы хранили ее под комодом, откуда она вдруг высовывалась в любой час дня – два котенка тащили ее за перья, как таран, а два других бежали сзади, вереща, что теперь их очередь и быстрее волоките ее в сад.
Мы отнеслись к этой их игре спокойно, как и ко всем их гнусным забавам, к тому же стрела ведь была тупой. Но старушка, которую прежде тревожило, что Саджи подбирает объедки на дороге, теперь следила, какое воспитание мы даем котятам, и чуть не упала в обморок, когда, взглянув за ограду, увидела, как они носятся по саду со стрелой, точно орда команчей. Неужели, вопросила она, запыхавшись (а на дорожке позади нее оседала пыль, поднятая ею в спешке), неужели я разрешаю миленьким котяткам играть таким опасным оружием? Черный малютка так жалобно кричит посреди лужайки, что, наверное, уже поранился.
Я заверила ее, что им играть со стрелой куда безопаснее, чем Чарльзу. А если черный малютка еще раз пискнет, что остальные не признают его Гайаватой и не отдают стрелу в его единоличное распоряжение, он получит такого шлепка, что неделю сидеть не сможет.
Впрочем, Чарльз мог утешаться мыслью, что для стрельбы из лука времени у него оставалось бы немного. Все лето он еле-еле успевал приводить в порядок сад. Теперь ведь ямки там рыли пять кошек, а не одна, и стоило кому-то задумчиво ковырнуть лапой землю, как остальные с энтузиазмом подхватывали почин, а потому сад обычно сильно смахивал на фотографию Луны.
Каким-то образом котята в отличие от матери сообразили, что для ямок есть и практическое применение. Наши гости, гуляя по саду, постоянно натыкались на неприличное зрелище: четверо котят торжественно восседают среди роз, задрав хвостишки, возведя к небесам четыре пары голубых глаз, и предаются высоким мыслям.
К сожалению, Соломон не был способен предаваться Высоким Мыслям подолгу. Начинал он как остальные – задирал хвост и сосредоточенно взирал на небо. Затем его взгляд начинал блуждать, он замечал голубого братца, занятого тем же в двух шагах от него, и, абсолютно забыв, зачем он здесь, подкрадывался к нему вокруг пиона. Или вдруг решал, что ямка недостаточно велика, начинал ее расширять, и тут его отвлекал жук. Жуки всегда появлялись в ямках Соломона, и ни в чьих других. Настолько часто, что, по нашему убеждению, это был один и тот же жук, любитель розыгрышей. К тому времени, когда Соломон добирался за жуком в конец сада (если его не сбивала с пути пчела, которая Сидела на Цветке и Оскорбила Его, или птица, которая Пролетела Над Его Головой и Нагрубила Ему), он успевал забыть, где находится первая ямка, и начинал все с начала.
Еще долго после того, как остальные завершали свои дела, Соломон продолжал усердствовать, попеременно копая ямки и гоняясь за жуками. Раз за разом, когда мы забирали котят из сада, он начинал царапать дверь и вопить, что не кончил, что ему надо опять выйти. И беспроигрышно, каждый раз, когда, сжалившись, мы его выпускали и он, выкопав еще ямку, огорченно садился над ней, вновь появлялся этот чертов жук, и мы оказывались у исходной точки.
И мы отнюдь не избавились от ящиков с землей. Обычно Соломон в завершение всех трудов усаживался. водном из них, когда, невзирая на его вопли, он извлекался из сада через полчаса после остальных. Саджи неизменно пользовалась ящиком. Пользоваться садом – верх неблаговоспитанности, сказала она, и ей непонятно, где могли котята приобрести такую гадкую привычку. К ящику наведывались все, перед тем как лечь спать. То есть все, кроме Соломона, — часа в два ночи обычно было слышно, как он старается прокопать дно своего ящика.
Это порождало еще одну проблему в сложном деле содержания кошек – добывание земли для ящиков. Хотя тут, пожалуй, более точным словом будет риск, а не проблема. В конце-то концов проблему я решала просто: дважды в неделю после ожесточенного спора с Чарльзом, почему бы этого не сделать ему, я отправлялась с тачкой и лопатой в лес накопать перегноя. Риск заключался в том, что все кошки обязательно желали пойти со мной.
Что бы я ни предпринимала, уйти незамеченной мне не удавалось. Иногда я оставляла тачку за калиткой и выжидала удобного момента, а потом прокрадывалась наружу и катила ее в лес. Тщетно! Кто- нибудь вел слежку. Из-под веток сирени, так удобно нависавшей над краем крыши угольного сарая, демонстративно прячась за углом дровяного навеса или – если это был Соломон – просто сидя в тачке.
Путешествие в лес было достаточно скверным. Котята в тачке, котята, вываливающиеся из тачки, Саджи шагает рядом и кричит всем встречным: «Смотрите, как Мы Идем за Перегноем!» А через несколько минут кто-то – обычно Соломон – отчаянно вопиет далеко позади: Подождите Его! Он Отстал!
Однако по пути туда они хотя бы знали, что идут куда-то и это может быть интересно (теплая компания всегда старалась ничего не упустить), а потому мы обычно добирались до места всем скопом. Настоящие неприятности начинались на обратном пути, когда они огорченно соображали, что идут всего- навсего домой.
Тут они принимались карабкаться на одно дерево за другим, утверждая, что останутся там и будут птичками, — все, кроме Соломона, который садился у ствола и объявлял, что будет грибом. Они прятались в высокой траве, а потом, пока я отчаянно звала их у одного края луга, неожиданно появлялись совсем с другой стороны, прыгая через маргаритки точно стадо кенгуру. Они без конца устраивали засады друг на друга. Один подкрадывался медленно-медленно, другой приближался еще медленнее, так что игра эта могла тянуться бесконечно, и особенно если засада устраивалась на кошечку – она не любила, чтобы на нее откуда-то прыгали, и сразу же удалялась в обратном направлении. Даже когда мы возвращались в лоно цивилизации, они продолжали бесчинствовать. Задерживались у каждой калитки и либо вопили (и Саджи в том числе), чтобы я вернулась за ними – они Боятся Пройти Мимо, либо, если внутри было что-то интересное (младенец в коляске, открытая входная дверь) всей оравой входили внутрь, чтобы поглядеть что и как.
Я часто возвращалась настолько измученной, что мне необходимо было прилечь и дать отдых истерзанным нервам. Но без особого толка. Если они оставались в саду, я начинала гадать, что еще они затевают. Как-то раз я не выдержала и пошла выяснить, чем объясняется противоестественная тишина, и только-только успела увидеть, как они удаляются по дороге, повторяя поход за перегноем. А если я брала их с собой наверх, они либо принимались играть на кровати в салочки, либо разом плюхались на меня, заявляя, что тоже немножко поспят. Если же я оставляла их внизу, Саджи обычно начинала демонстрировать им, как опрокидывается клетка с Шорти.
И я всегда вставала на всякий случай, услышав падение клетки, и, пошатываясь, спускалась вниз – как оказалось не зря. Как-то раз я обнаружила, что кресла на нужном месте не оказалось и Шорти, как обычно бесхвостый, отчаянно мечется по полу, тщась повернуться одновременно к окружившим его котятам, а Саджи, расположившись на ручке кресла, нежным голосом подбодряет их поиграть с миленькой
