В двенадцать часов «мясники», как их стали называть в Хеле, прибыли и пролетели над судами. Их красные звезды сияли. Слабый огонь из башенок не мог их прогнать. Они круто снижались, простреливая палубы судов или нападая на баржи. Везде, где падали их бомбы, оставались мертвые и раненые.
Бринкман прошел через отступление 2-й армии к Данцигу и видел ужас и разрушение. Но он никогда не мог забыть той баржи с грузового судна, приблизительно с тридцатью мужчинами и женщинами от семидесяти до восьмидесяти лет, возможно прибывшими из дома престарелых. С душераздирающим терпением они сжимались или лежали на своих вещах и носилках, ожидая, когда их возьмут на борт. Две бомбы поразили баржу. Мгновение спустя, когда над судном развеялся дым, ни один из них не пошевелился. Тонкие красные струйки бежали по бортам баржи.
Он не забыл и другую сцену. Суда были наполнены до отказа, но баржа за баржей прибывали от пирса, заполненные людьми, умоляющими, чтобы их взяли с собой. Семь тысяч человек уже втиснулись в трюмы «Гойи» – капитан объявил, что возьмет еще двадцать – и ни одним не больше. Восемнадцать прибыли на борт. Еще двое, однорукий молодой человек и его жена, стояли на барже лицом к лицу с двумя стариками, одетыми в пыльные черные одежды, казалось, что это были родители молодого человека. Молодой человек говорил с ними или, скорее, кричал и проклинал, его голос был громким и разъяренным. Он сказал, что они, старые, должны остаться тут – они бесполезны, в то время как у него и его жены впереди долгая жизнь. Старики молча смотрели на него. Его голос повысился и надломился, как будто жажда жизни овладела им целиком. Сирена «Гойи» завыла, и он резко повернулся. Здоровым плечом он подтолкнул жену к погрузочной сети и сам стал подниматься вверх, невероятно быстро и ловко цепляясь здоровой рукой и культей. Его жена также карабкалась, таща за собой тяжелый узел. Баржа возвратилась к Хеле. Молодой человек не оглянулся назад.
Полчаса спустя прилетели «мясники». Но на этот раз один из них был поражен зенитным огнем. Остальные из осторожности повернули, сбрасывая бомбы в лагеря на полуострове.
Восемь судов конвоя снялись с якоря около семи часов. Минный тральщик шел впереди. Грузовые суда следовали в колонне. Когда конвой выплыл из Гданьского залива и повернул на запад, «Гойя» был наиболее удаленным судном со стороны правого борта.
Беженцы и солдаты находились в нижних отсеках – на палубе была только команда и несколько мужчин, которые несли вахту.
Бринкман нес вахту с десяти часов до полуночи. Ночь была черна как смоль. Он с трудом видел другие суда.
За четыре минуты до полуночи Бринкман решил подняться на мостик для смены вахты. Конвой был тогда в 100 километрах от побережья Померании, приблизительно напротив порта Штольп, и шел со скоростью девять-десять узлов.
Внезапно судно встряхнули два удара, последовавшие один за другим. Оно сразу стало тонуть, получив два торпедных попадания в борт и корму. В течение трех или четырех минут оно исчезло в воде.
Но за эти несколько минут Бринкман познал ужас. Сигнал «покинуть тонущий корабль» все еще звучал по палубам, когда трюмы открылись и из них вырвались солдаты, беженцы, женщины, тесня и отталкивая друг друга. Черные, ужасные силуэты метнулись во все направления. Раздались выстрелы, люди повалились назад в трюмы.
Бринкман пробовал избежать пляски смерти на палубе и достигнуть мостика. Но у мостика огромная волна поймала его и смыла в море. Другая волна отбросила его к одному из спасательных плотов, плавающих на воде. Он увидел острую струю огня, взметнувшуюся из волн, и услышал грохот котлов, взрывающихся ниже. Затем наступила тишина.
Из этой тишины раздались призрачные, булькающие голоса тех, кто выскочил или был смыт за борт. Судя по звукам, их было несколько сотен, среди них много женщин и детей. Они цеплялись за спасательные круги и обломки. Снова раздались выстрелы, затем послышались последние крики утопающих.
Четыре солдата дрейфовали рядом и хватались за веревки на плоту. Другие суда из конвоя исчезли ночью, уходя под полными парами и делая зигзаги, чтобы избежать торпед. Какое-то время стояла странная тишина, нарушаемая только плеском воды по плоту. Затем раздался крик, пронзительный крик женщины, к нему присоединились другие. Бринкман услышал богохульства и проклятия войне, Гитлеру или Коху более ужасные, чем те, что он когда-либо слышал прежде, перемежающиеся мольбами к Богу и святым, которые только агония может выжать из человеческой груди. Они выросли в хор, настолько жуткий, что Бринкман достал пистолет, чтобы покончить с собой, но в конце концов бросил оружие в воду, дабы не соблазниться вновь.
Постепенно голоса стихли, раздалось ужасное бульканье изо ртов тонущих людей. В сумерках приближающейся смерти Бринкман увидел перед собой свое прошлое. Он припомнил ошибки, которые совершил и должен был бы исправить, если бы ему дали другую жизнь.
К реальности Бринкмана вернули какие-то отчаянные пловцы, которые попытались сбросить его с плота. Один из солдат, который висел на веревках, погрузился на глубину. Бринкман и другие солдаты отчаянно боролись за жизнь. Волны подогнали к нему дрейфующий кусок дерева, и он использовал его как дубинку.
Час спустя прибыло спасение. Тень большого судна из конвоя возникла около них. Бринкман и его товарищи пробовали кричать, но смогли издать только слабые каркающие звуки. Но их заметили и втянули на борт.
Это судно спасло всего девяносто восемь человек: девяносто четырех солдат и четырех гражданских лиц. Десять человек умерли на пути в порт. Почти все женщины погибли прежде, чем пришла помощь. В Копенгагене Бринкман узнал, что быстроходные катера спасли еще восемьдесят два солдата и беженца. Сто семьдесят жизней были спасены – из семи тысяч.
Глава 5
Между реками
В то время, когда бушевало сражение за Восточную Пруссию, другое русское наступление развивалось на юге. Оно началось в большой петле Вислы между Варшавой и Балтийским морем, где река достигает своего самого западного пункта перед поворотом на север, и происходило на площади 240 километров между Вислой и Одером. Русские планировали взять территорию между реками к началу февраля. Тогда русские войска стояли бы в 80 километрах к востоку от Берлина. Командовал операцией маршал Жуков.
Центр немецкого фронта в этом секторе удерживала германская 2-я армия под командованием генерала Вейса. Войска Рокоссовского быстрым движением отбросили левый фланг 2-й армии на севере и отрезали его правый фланг от германских войск на юге. 9-я армия, к югу от петли Вислы, была разбита, и силы Жукова, теперь следуя по левому берегу реки, продвинулись на 125-километровом фронте от Бромберга до Лешно.
Генерал Вейс не видел альтернативы отводу своего правого крыла в цитадель Торн на Висле. При неустанном давлении шестидесяти приближающихся русских дивизий это отступление должно было быть произведено на такой скорости, что только маленькие части гражданского населения к западу от Нарева могли убежать. Не было никакого приказа на эвакуацию – за последней прокламацией партийных чиновников, объявивших, что победа была неизбежна, последовало их немедленное бегство.
Гражданские жители теперь бежали с запада вместе с отстающими войсками 2-й армии, к Торну. Дни были морозные. И снова дороги на запад и северо-запад заполнили потоки фургонов, людей и рогатого скота. Снова снег послужил многим саваном.
Едва правый фланг 2-й армии достиг Торна, Жуков закрыл город с юга. Два дня спустя его танки достигли Бромберга.
Торн был окружен 24 января. Но Гитлер отдал своему персоналу приказ, что Торн хорош, как цитадель Позен, и должен обороняться.
Генерала Людеке послали из Данцига в Торн 22 января. Он нашел горстку гарнизонных войск – рекрутированных ходячих больных и кадетов офицерской школы. Помимо польского населения, в городе было шестьсот немецких гражданских жителей. Другие немцы сбежали на запад в направлении Бромберга, и о них не было слышно. Торн также был цитаделью только по названию. Его боеприпасов в лучшем случае хватило бы на три дня сражения.
Войска Жукова и Рокоссовского обошли город с севера и юга. Но 1 февраля Людеке внезапно получил
