— Нет уж, Серый, извини. А фотокамеры? Потом пришлют квитанцию по почте, и пиши — пропало.
— Полицейское государство, — сделал вывод Серега.
— Ты знаешь, я много думал об этом. И пришел к выводу, что любое государство — это насилие.
— А дома снегом все занесло, тишина… — после третьей бутылки пива Серега проник в небесный астрал.
Вторым на очереди был Женька. На звонки в дверь он не отвечал, а жена его на прошлой неделе улетела в Москву, так что мне пришлось несколько раз нажать на гудок.
— Ну что ты делаешь, честное слово! Клаксон, твою мать! Всю улицу перебудишь, — высунулся усатый из окна. — Езжайте без меня.
— Давай, давай, вылезай скорее.
— Я передумал. Имею право.
— Не имеешь!
— Я лучше посплю!
— Помнишь, ты в прошлом году проспал, а мы поймали здоровущего сома. Смотри, потом локти кусать будешь.
— Да ну его на хрен, — Женька сделал попытку сползти на пол. Когда его усы поравнялись с уровнем подоконника, пришлось прибегнуть к крайнему средству убеждения: я достал из-под сиденья термос и многозначительно потряс им в воздухе.
— Ну и что это должно означать? — растерянно спросил Женька.
— Сам знаешь…
— Роса? — сглотнул он слюну.
Крепкий кофе был примерно наполовину разбавлен хорошим коньяком. Гремучая эта смесь была любимым похмельным напитком Женьки под кодовым названием «Утренняя роса».
— Сейчас, — Женька начал суетиться. — Вы без меня не пейте. Я быстренько, только куртку найду.
Добыча уже прочно сидела на крючке. Аккуратно подвести ее к дверце микроавтобуса теперь не представляло никакого труда.
У Шурика дома горел свет. Там назревал семейный скандал.
— Господи, за что это мне! — возмущалась Маринка. — Опять ты со своей рыбалкой, а сам уже третью неделю обещаешь, что спилишь засохшую ветку на пальме. Дождешься, она свалится соседям на голову, и нас засудят!
— Девочка, ты же знаешь, как я тебя люблю, — расслабленно отвечал Шурик.
— Знаю, знаю. А вы мне все до смерти надоели, слышите! — Маринка, хотя и ругалась, запихивала в сумку теплую рубашку. — Ведь он вчера, когда со дня рождения приехал, все стонал, что простудился насмерть, потом выжрал полбутылки коньяка и всю ночь храпел, как питекантроп. Сколько это может продолжаться?
— Он сказал: «Поехали», — в руках у Шурика был пластмассовый холодильник, в недрах которого призывно позвякивало.
— Если сегодня вечером от тебя будет пахнуть спиртным… — Маринка задумалась, пытаясь придумать, что же именно тогда произойдет. — Чистить свою вонючую рыбу будешь сам! С меня довольно!
— Ах, женщины, — вздохнул Шурик. — Прекрасные, но изнеженные, а потому — чудовищные создания. Разве может сравниться любовь к женщине с суровой мужской дружбой.
— Как я посмотрю, географическая близость к голубым кварталам Сан-Франциско для тебя явно даром не прошла, — заржал Женька.
— Господи, нигде нет покоя моей душе. Всюду гнусные злопыхатели. Поехали лучше за Лариосиком, а то клев пропустим.
— Мать честная, это что еще за явление природы? — Женька от удивления подавился «Утренней росой».
Рядом с Лариосиком, по грудь утопшим в тумане, смутно видна была голова Уфука, выпускника политеха в Анкаре. Лариосик как-то похвалялся тем, что сбил своего сослуживца с праведного мусульманского пути: приучил пить грузинское вино.
Справа от Уфука туман рассекал его пожилой папа, приехавший навестить сына. Папа был одет в белые шаровары и темный пиджак с позолоченными пуговицами военно-морского образца, на голове у него тускло мерцала малиновая феска, а в правой руке кастаньетами клацали черные четки. В левой руке папа держал две бамбуковые удочки.
— Гюнайдын, — жизнерадостно развел руками папа.
— Мужики, я вам сейчас все объясню. Я Уфука еще в пятницу пригласил, — смущенно начал бормотать Лариосик. — А у него папа гостит, ну и сами понимаете, неудобно…
— Ну да, соседи все-таки. От Батума до Стамбула рукой подать, — саркастически поджал губы Шурик. — Русским ногой под зад дали, теперь укрепляем, так сказать, культурные связи с ближневосточным зарубежьем.
— Да ну вас, — зашипел Лариосик. — Неловко. — Плиз, — показал он на заднее сиденье. — Уфук, итз окей. Ребята, подвиньтесь, что вы расселись, честное слово.
— Тешекюр, тешекюр, — обрадовался турок в феске.
— Взятие Измаила в миниатюре, — вздохнул Шурик.
— Ишмаил, — закачал головой папа в феске с четками. — Сенлибенли.
— Ну, понятное дело, Истанбул.
— Иштанбул, — согласился папа.
— Господи, как башка трещит, — страдальчески скривился Серега.
— Башка, — радостно улыбнулся папа.
— Цай, — зацокал Серега. — Султан-паша.
— Султан, — еще более обрадовано повторил папа.
— Ну все, общий язык найден, — констатировал Женя. — Угощайтесь, — он расщедрился и налил в стаканчик «Утреннюю росу». В салоне сильно запахло коньяком.
— Хайыр! Бююк утандыр! — побелел отец.
— Серый, слушай, я тебя умоляю, — Лариосик схватился за сердце. — Не здесь, не сейчас! Дайте папе акклиматизироваться, он же непьющий по религиозно-этическим соображениям!
— Ну вот, приехали! — Женя с явным разочарованием вылил кофе обратно в термос. — Ты уточни, по этическим или по этническим?
— Филолог ты хренов. Ты бы на себя посмотрел, — неодобрительно поморщился Шурик. — Жирный, как боров, заработал мешки под глазами, весь из себя небритый, да и пьешь какую-то дрянь. Еще «Утренней росой» ее обозвал. А у меня с собой перцовочка, сам делаю, — Шурик приоткрыл пластмассовый холодильник.
Турецкий папа закатил глаза и начал перебирать четки.
— Если это — мелкая месть, то глупо и пошло до безобразия — обиделся Лариосик.
— Помяни мое слово, — Шурик наклонился ко мне, — добром это не кончится. У меня этот чурка в феске вызывает дурное предчувствие.
— Кстати, чурка не от турка ли происходит? — задумался я над проблемами языкознания.
— Возможно, — Шурик нервно вытащил из кармана брюк пачку «Беломора» — откуда он доставал его в Калифорнии, оставалось загадкой. — Я их насмотрелся на святой земле. Он вот так сидит, четки перебирает, а потом достал нож и тебе в спину. Или еще хуже, динамитом обмотался, и в клочья. Ему-то что, шахиду, в рай к гуриям, а нам, неверным, подыхать, как собакам.
Шурик несколько лет жил в Израиле и служил в Южном Ливане. Судя по всему, он знал, о чем говорил.
— Шахид! — радостно подтвердил папа и произнес что-то длинное.
— Отец говорит, что в русском языке много турецких слов, — перевел Уфук.
