народные промыслы и что обоим не нравилась современная школа живописи, которую Де Сильва называл «школой плюх-трах-бах». Это сблизило их еще больше. Она с удовольствием провела с ним следующие дни. Когда по вечерам ее начинала мучить совесть, она говорила себе, что это всего-навсего дружба. К тому же через неделю-другую она уедет домой, и вряд ли они когда-нибудь встретятся.
Оторвавшись от еды, Арчер откинулась на спинку стула.
— За выпечку ставлю тебе пять. Признайся, где ты научился так хорошо готовить?
Ответ был неожиданным и отрезвляющим.
— Обычно я наблюдал, как готовит моя жена, но сам я не умел сварить даже яйца. После ее смерти умение готовить стало вопросом выживаемости.
Когда в первые дни знакомства Де Сильва с явной печалью рассказал ей о жене, Арчер вдруг захотелось обнять его и погладить по голове, как она часто гладила своих сыновей, и внезапная нежность очень ее удивила.
— Теперь я не смогу есть целую неделю. — Она встала из-за стола и начала собирать тарелки. — Неужели две недели назад я жалела себя и думала, что проведу праздник в одиночестве?
— К тому же ты осчастливила старого холостяка. — Роман тоже встал.
Арчер удивленно подняла бровь.
— Ты и посуду моешь?
— Дружить, так на равных.
Несмотря на устрашающий вид, Де Сильва оказался таким сторонником равноправия полов, что мог бы вызвать любовь даже у ярой феминистки. Пока он наводил порядок на кухне, она мыла тарелки и вдруг призналась себе, что, не будь Луиса, с удовольствием бы вышла за него замуж.
Закончив уборку и прихватив кофе с коньяком, они вернулись в гостиную.
Весь день шел снег, который уже засыпал расчищенную утром подъездную дорожку. На улице, тщетно стараясь ворваться в дом, завывал холодный ветер. У Арчер появилось абсурдное желание выбежать на улицу, слепить снежную бабу или поваляться в сугробе.
— Сегодня у меня был чудесный день, и все благодаря тебе, — сказала она, глядя в окно.
Раньше ей не приходилось встречать таких мужчин. Роман ничего от нее не требовал и, казалось, был доволен всем, что она делала или говорила. Луису она всегда старалась угодить, но это ей никогда не удавалось. Знакомство с Романом было удивительно приятным, необычным и немного пугающим. Арчер словно ожила, опять стала юной и безрассудной.
— Отвези меня в отель, пока нас окончательно не завалило снегом, — неохотно сказала она.
Скрипнула софа, и она поняла, что Роман встал.
— Пусть заваливает. — Он остановился у нее за спиной и вдруг притянул Арчер к себе.
Все, чему ее учили, что она знала о верности и святости супружеских уз, призывало ее немедленно покинуть этот дом. Но у Романа такие сильные и нежные руки, так хочется прижаться к его груди, с ним так хорошо… Любовь и долг боролись, превратив Арчер в застывшую от нерешительности статую.
— Если бы ты могла почувствовать то, что чувствую я, — шептал он, обдавая теплым дыханием ее щеку. — Пожалуйста, не уходи, останься со мной.
Она повернулась с твердым намерением ехать в отель и, не вполне сознавая, что делает, обвила руками его шею.
Она почувствовала надежную силу, которая могла защитить ее и согреть.
Он продолжал держать ее в объятиях. Как же давно не обнимал он женщин! Ее аромат, ее тело опьяняли его, он сходил с ума от сладостного предчувствия. Она подняла голову, и их губы встретились.
— Я не хотел. — Роман пытался прочесть в ее глазах ответ на вопрос, который не решался задать. — Бог свидетель, не хотел. Знаю, ты замужем и я не имею права тебя любить. Но я тебя люблю, и я счастлив. Да, счастлив, впервые за много лет.
Он видел, как она напряжена, видел ее внутреннюю борьбу, но не хотел ее отпускать, гладил по волосам.
— Выслушай меня. Когда умерла жена, я перестал жить, просто существовал. Единственной моей радостью была живопись, пока я не увидел тебя в кафе. И впервые я ожил.
Арчер дрожала от наслаждения и вины. Разве она может признаться, что то же самое он сделал и с ней? Если она признается, пути назад уже не будет. Но какая сила вырвет ее из рук Романа? Ей до боли хотелось близости с ним.
— Помоги нам Бог, я остаюсь.
Он молча поднял ее и понес в спальню.
— Очень трудно в первый раз раздеться перед женщиной, которую любишь, — хрипло сказал он. — Я не красавец, да и не очень молод.
— Для меня ты прекрасен.
С этого момента понятия правды и вымысла перестали для Арчер существовать. Роман, как никто другой, заполнил пустоту в ее душе, затронул струны ее сердца.
— Мы можем раздеть друг друга, — предложила она, чтобы помочь ему преодолеть неловкость.
Его сильные пальцы начали аккуратно расстегивать ей блузку, а она попыталась стянуть с него толстый свитер. Бугристые мышцы его рук и плеч дышали силой. Несмотря на самоуничижение, Роман находился в прекрасной физической форме. Густые волосы серебристым ковром покрывали грудь, заканчиваясь узкой дорожкой на твердом мускулистом животе.
Когда Арчер начала расстегивать ему пояс, Роман сжал ее грудь и почти простонал:
— Мне так хочется и ласкать, и раздеть тебя, но не могу делать это одновременно.
Задыхаясь от желания, они молча сбросили остатки одежды, и теперь уже ничто не мешало Арчер увидеть, куда указывает волосатая дорожка. Она с нетерпением ждала, когда Роман овладеет ею. Но он вдруг отступил.
— Что-нибудь не так? — Она посмотрела на него и тут же убедилась в обратном.
— Просто я хочу еще раз посмотреть на тебя.
Она дрожала от страсти, под его взглядом ее соски набухли и отвердели. Она дрожала от предвкушения трепета, который охватит ее, когда она снова почувствует силу его рук и ласку губ.
Завтра будет время для сожалений и раскаяния, а сейчас она не станет думать ни о прошлом, ни о будущем.
Эта ночь принадлежит им, и никому больше.
В Нью-Йорке Лиз не теряла времени даром. Последние пять дней она ходила по магазинам, театрам и музеям. Осмотрела она и несколько мест, где можно открыть картинную галерею. Пятилетний контракт с Аланом уже подписан, и не имело смысла откладывать. Нельзя допустить, чтобы крах личных отношений стал крахом ее карьеры.
В дополнение ко всем неприятностям ее беспокоила перспектива снова залезть в долги. Сегодня она объявит о своих планах у Лундгренов, которые собираются представить ее своим друзьям.
Ко входу отеля «Сент-Мориц», где, занятая своими мыслями, стояла Лиз, подкатило свободное такси. Сейчас она сядет и обдумает свою речь.
— Куда едем, леди?
Она назвала адрес.
Говард и Скип обещали пригласить на вечер богатейших коллекционеров, готовых обратить свое внимание на художников Западного побережья. Лиз должна заинтересовать их своим предложением, вернуться в Скоттсдейл с новыми именами, которые стоит внести в список ее корреспондентов.
Через пятнадцать минут она уже выходила из такси, не удосужившись взглянуть на черную ленту реки. С шестнадцатого этажа, где находится огромная квартира Лундгренов, вид на город просто великолепен. Свои апартаменты Говард купил много лет назад, и тогда они стоили намного дешевле. Да, уж он-то умеет вкладывать деньги. Ведь это он первым начал покупать картины Алана.
Проклятие. Она снова думает об Алане.
Нажимая кнопку шестнадцатого этажа, Лиз посмотрела на часы. Нет ничего хуже, когда почетный гость приходит раньше других. Но за дверью квартиры Лундгренов слышался невнятный гомон.
