бесконечных суетных дел. Отдыхать же ему было некогда, опасно.
В приемном покое, под тяжелым балдахином, стояли два кресла. В них сидели король и граф Годвин. За креслами стояли сыновья. Эдуард, недовольный, раздражительный, приказал словно бы нехотя:
– Вина хочу!
Гарольд подошел к столу, взял кубок, развернулся, понес вино, споткнулся, но – цепкий он был воин! – устоял, не расплескал вино, подал его повелителю. Тости громко усмехнулся. Он ненавидел Гарольда за то, что брат так быстро пошел вверх. В семье рождалась распря. Годвин не хотел этого. Он попытался все превратить в шутку.
– Одна нога помогла другой, – сказал он, скупо улыбаясь. – Так и братья должны помогать друг другу.
Эдуард, казалось, не обращал внимания на все, что делалось рядом. Он спокойно пил вино из кубка, о чем-то думал, уставившись в темное вино. Но он ждал. Он постоянно ждал. Несколько долгих лет. Десять лет. И он дождался, встрепенулся вдруг, повернул голову, посмотрел печальными, набухшими как-то очень быстро глазами на Гарольда и Годвина и с чувством произнес:
– Так бы и мне помогал сейчас бедный Альфред, если бы ты, Годвин, не убил его.
Сердце дрогнуло у доброго Гарольда. Он взглянул на отца. Тот мрачно покраснел, напрягся, задрожал от возмущения.
– Эдуард, ты же знаешь, что я этого не делал. Зачем же ты постоянно обвиняешь меня… – молвил старик.
– Нет у меня любимого брата Альфреда! – король готов был разреветься от горя.
– Пусть подавлюсь я этим куском хлеба, если есть моя вина в гибели твоего брата! – крикнул Годвин – сыновья смотрели на него.
Он поднес ко рту руку и вдруг дернулся, в ужасе уставился на кусок хлеба, тряхнул головой – очень вяло, словно бы в полном бессилии, хотел перевести умоляющий взгляд на детей, не смог и упал на пол. Гарольд был уже около него. Он понимал боль отца. Никто никогда не предъявлял Годвину прямых доказательств его участия в том грязном деле. Но… как часто Гарольд ловил ехидные взгляды врагов отца, как часто подначивали они короля. Тот слушал, слушал – ему, казалось, даже приятно было слушать этот говор злых людей. И ждал. И дождался.
– Божий суд! Бог рассудил нас!! – с этакой философичной грустью изрек король и жестко бросил в пространство: – Унесите его. Я так устал.
Затем Эдуард поднялся с кресла, поставил кубок на стол и пошел плавной, словно тень гения, походкой в свои покои. Ничем не выдал он радости победителя, хотя победа его была полной: Всевышний поверг своей волей, наказал Годвина за тяжкий грех.
Слишком много таких побед одержал король Англии за годы правления…
Поверженный Годвин поднялся с постели так и не смог. Через пять дней он скончался.
Смерть заклятого врага – что может быть радостней для бойца, для политика? Издавна существовала в разных странах поговорка, смысл которой заключался в том, что проблема умирает с человеком. Не стоит отвергать и опровергать эту поговорку. Она родилась не сама по себе. И столь живучей она оказалась неспроста.
«Нет Годвина, не будет такой сильной английская партия», – мог ли так думать Эдуард Исповедник? Конечно же, мог. Но, еще не все жители узнали о кончине графа, а королю уже доложили о том, какие люди посетили семью несчастного и что говорили собравшиеся возле тела Годвина.
Сам Бог рассудил старых врагов, вынес приговор «виновному». О куске хлеба, которым подавился первый советник короля, слух пронесся по Лондону мгновенно. Казалось, люди должны были внять строгому гласу Бога и возненавидеть человека, повинного в гибели несчастного Альфреда. Но нет. Бог даровал людям право думать. И они думали, вспоминали все сделанное Годвином для Англии, для Отечества, смотрели в лицо умершего и повторяли друг другу шепотом:
– Какая добрая улыбка у графа! Умирающие с такой улыбкой не могут быть причастны к убийству. Не могут.
Не могут – и все тут.
Эдуард быстро разгадал смысл упорного шепота: народ остался с Годвином. И не только народ. Старый недруг Годвина граф Мерсии Леофрик, воскликнул, взяв руку покойного:
– Вся жизнь твоя была отдана счастью Англии и ее народа. Мы часто бились с тобой. Но сейчас я плачу… как англичанин.
У тела покойного в тот миг остались только Гарольд, Гурт и Леофрик. Они смотрели на Годвина и скупо молчали. Наконец, Леофрик сказал:
– У тебя, Гарольд, будет много врагов. Ты это знаешь. Знай так же, что я твой друг. Я поддержу перед собранием Витана ходатайство о признании твоих прав на графство Эссекс.
Покойный Годвин улыбался. Он делал все возможное для счастья сыновей. Два могущественных рода Англии заключили безмолвный союз у его тела. И мертвый граф улыбался. Ему было хорошо. Он не знал, что ждет его сыновей, что ждет Англию, и это хорошо, что мертвым не дано знать о делах тех, кто идет вслед за ними по сцене жизни. Иначе Годвин не улыбался бы блаженной улыбкой отправившегося на заслуженный отдых человека.
Пусть мертвые улыбаются. Пусть все мертвые улыбаются. Они имеют на это право. Все. Без исключения. Хотя бы потому, что, кроме Бога, никто из смертных, не знает и никогда не узнает той меры, того критерия, которые позволяют с точностью до бесконечно малой ошибки определить, кто же достоин, а кто не достоин улыбки мертвого.
Никто не знает этой меры и не узнает. И это хорошо – мертвым улыбка к лицу.
Гарольд упал на колени, обнял колени старика Леофрика.
ОШИБКА ГАРОЛЬДА
«Ван не является подлинным Ваном, потому что он бездействует, не потому что он не способен».
«Гораздо труднее остерегаться скрытого врага, чем явного».
Леофрик сдержал слово, Гарольд стал восприемником отца, был провозглашен графом Эссекским. Свое прежнее графство он передал Альгару, с кем совсем недавно находился в непримиримой вражде. Этот шаг молодого талантливого государственного деятеля говорил о многом: Гарольд не хочет распри на родной земле, он мудр и незлопамятен, он готов идти на компромисс, в ущерб себе, лишь бы в стране царили мир и согласие, процветание и спокойствие.
Гарольд был слишком гармоничным для столь напряженного, негармоничного времени. Этот вывод кому-то может показаться необоснованным, опрометчивым и необъективным. Этот приговор может оскорбить, как соотечественников – современников Гарольда, так и любого человека доброго сердца, но… что такое гармония в государственном смысле слова? Это – мир, это – справедливость. Гарольд в своей политике исходил именно из высшей справедливости и огромного желания примирить народы, пустившие на Альбионе могучие корни, сроднившиеся с землей Альбиона, но не породнившиеся друг с другом. Сын Годвина мечтал породнить народы, обитавшие на острове, или хотя бы примирить их. Зла он не хотел никому.
Гармония – это мир. Война – это дисгармония, хотя часто она служит средством достижения мира, гармонии. Не странно ли устроен мир? Не странно ли устроена гармония, к которой добраться можно лишь дорогами дисгармонии? И можно ли оправдать средства достижения цели – гармонии? Никто не знает, задавал ли себе подобные вопросы Гарольд, но решая даже самые путанные государственные проблемы, он искал средства, прежде всего, мирные, и только в исключительных случаях брал в руки оружие, вел войска в поход, бился с врагами не щадя себя. С каждым годом, с каждым днем его авторитет в стране возрастал.
Эдуард Исповедник относился к нему благожелательно, поощрял все его действия, чрезвычайно высоко оценивая сына Годвина как мудрого тонкого политика. Со стороны могло показаться, что с годами король медленно уходил от дел государства, передавая бразды правления Гарольду. Но это было не так. Эдуард продолжал свою игру, ни на секунду не упуская из виду самые важные дела.
