Но Ланфранк чувствовал себя превосходно.
Он вернулся в Руан с очередной победой. В Париже ему удалось сделать главное: не восстановить против дюка французского короля, провести встречи с французскими феодалами, с французской знатью. Он это и сделал. Воинственный люд из Франции потянулся в Нормандию, где подготовка к войне шла полным ходом. Вильгельм в этот период проявил себя действительно великим организатором. Средств у него было не так много, лишь самые верные и близкие бароны оказали ему материальную поддержку, но распоряжался он имеющимися у него деньгами очень рачительно.
В день приезда между ученым и дюком состоялся откровенный разговор. Оба они уже почувствовали наметившуюся перемену в умах простолюдинов и – главное! – знати, но пока еще те и другие с робостью, неуверенно вступали в войско Вильгельма. Нужен был еще один толчок. Ланфранк с присущей лаконичностью изложил свой план, и через несколько дней отбыл со свитой в Рим на прием к Гильдебранду, управляющему консисторией святого Иоанна Латранского.
Вильгельм продолжал готовиться к войне. На реке Див, что между реками Орн и Сеной, он строил много кораблей: военных (длинных, узких и быстрых) и массивных (вместительных) – грузовых. Упрямый перезвон топоров в прекрасных дубовых рощах, визгливое пение пил и стук молотков на верфях сливались с неугомонным людским говорком в веселую мелодию большой стройки. Вильгельм зорко следил за тем, чтобы бесшабашное настроение, способное сбить усталость во время работы, не туманило мозги людям. Строгий порядок царил повсюду. Воины и строители, оторванные от родных мест, и не думали, как часто бывает, о мародерстве. Жители близлежащих селений были довольны.
Еще при дюке Нормандии Роберте Дьяволе страна сделала в экономическом отношении рывок вперед. И теперь, задумав великое дело, Вильгельм понимал, что оно во многом зависит от обыкновенного производителя материальных ценностей, обижать которого в данной ситуации было бы равносильно самоубийству.
Ланфранк по пути в Рим завернул в монастырь Бек, и очень удивился странной перемене, произошедшей с Херлуином. Внешне тот остался предупредительным и вежливым, смотрел на учителя с легким наклоном головы; в глазах его светилось восхищение, но в тех же глазах основателя монастыря чувствовалось недоумение, хорошо скрываемое от постороннего взора – только не от Ланфранка. Учитель посторонним не был.
На откровенный разговор у них не хватало времени.
Ланфранк покинул монастырь и со сводным братом Вильгельма Робертом Юиегским отправился в долгий путь.
В Риме их встретил Гильдебранд, выслушал просьбу Вильгельма. Он просил слишком много: осудить церковью Гарольда и весь английский народ за то, что:
1. Англичане умертвили невинного Альфреда и его свиту, прибывших на остров;
2. Они же изгнали архиепископа Роберта с кафедры Кентерберийской;
3. Гарольд нарушил клятву, данную во всеуслышание над святыми мощами.
Эти обвинения нуждались в тщательной проверке. Но даже если бы все они подтвердились, то могли ли они явиться достаточным поводом для столь сурового приговора королю Гарольду и всему английскому народу? «Конечно же, нет!» – воскликнут добрые люди по причине, о которой и говорить не стоит. «Конечно же, да!» – решил Гильдебранд, по причине, хорошо известной Ланфранку.
Уже несколько столетий папы Римские вели – сначала с городами Италии, а затем за ее пределами – упорную борьбу за власть. В этой борьбе папы получили неожиданную поддержку от дерзких нормандцев. Еще совсем недавно «морские разбойники», язычники, наводили ужас на народы Европы. На рубеже IX – X веков они, оседая на Материке, приняли христианство и стали яростными сторонниками пап Римских, хотя, бывало, и конфликтовали с ними. Гильдебранд надеялся, что в будущем этот союз будет крепнуть, что нормандцы, в случае удачи на Альбионе, приведут Англию к «послушанию Апостольскому престолу», восстановят в этой стране сбор денег святого Петра.
Управляющий консисторией святого Иоанна Латранского легко убедил папу Римского Николая II вызвать короля Англии в Рим. Гарольд отказался. Он уже знал, на что способен коварный Вильгельм и те люди, которые ему служат.
Можно ли считать этот шаг молодого короля ошибкой? Не она ли потянула за собой цепь случайных и неслучайных событий, приведших Гарольда к битве при Гастингсе? Э-э, нет. История любого государства, племени, семьи и даже биография любого человека это не тонкая, пусть и очень крепкая причинно- следственная нить, но многосложный, сплетенный из сотен разных нитей канат. Именно поэтому история не признает сослагательного наклонения, отбрасывая всевозможные «если бы да кабы» другим жанрам познания, самопознания. Безмерно крепкий канат из чудесных, взаимодополняющих, взаимозаменяющих, взаимообусловливающих нитей, каждая из которых лишь поясняет, но не излагает движение истории в целом, либо страны, либо племени, либо семьи, либо отдельного человека.
Гильдебранд, оскорбленный поведением короля Гарольда, собрал кардиналов, объявил о своем решении поддержать просьбу Вильгельма Нормандского.
Мнения кардиналов разделились. Многие из них заявили, что нельзя поощрять и дозволять убийство, что это противно Богу. Гильдебранд лучше знал, что в данном случае противно, а что непротивно Всевышнему. Великолепный знаток человеческих душ, блистательный оратор он сумел убедить кардиналов и, многие из тех, кто в начале заседания категорически не соглашался с ним, теперь приняли его сторону.
Папа Римский произнес суровый приговор королю Гарольду и всему английскому народу, разрешил дюку Нормандии вторгнуться на остров и навести там непротивный Богу и папе Римскому порядок. Еще одна победа Ланфранка! Ему торжественно вручили буллу, отлучавшую Гарольда и его сообщников от церкви. Кроме того, Николай II передал для Вильгельма хоругвь Римской церкви и перстень, в котором под дорогим алмазом лежал волос святого Петра.
ЯД ДЛЯ КОНАНА
Хоругвь Римской церкви, булла и перстень с волосом святого Петра резко изменили настроение всех, кто еще и не думал о возможности своего участия в мероприятии дюка Вильгельма. Назвать то состояние людских душ массовым психозом было нельзя, хотя бы потому, что подобного словосочетания в ту эпоху еще не знали. Да и не приходят сразу психозы. Особенно – массовые. Они, как и любое великое зло, требуют времени, соответствующей подготовки, тренировки. До психоза было еще далеко.
Но из Мэна, Анжу, Пуату, из Бретани, Фландрии, Франции, из Аквитании, Бургундии уже шли в Нормандию рыцари, пешие воины и мирные жители.
В Руане появились «первые провозвестницы» жуткого явления человеческого бытия: женщины, матери приводили своих сыновей в войско дюка, злобно повторяя: «Надо наказать клятвопреступников!»
И было у них на уме другое: все они просили в качестве вознаграждения за труд деньги, военную добычу, владения в Англии, замки, а то и целые города.
Вильгельм очень внимательно выслушивал все просьбы и не скупился на обещания.
– Вы получите все, что пожелаете! – говорил он спокойно.
Тихим утром на корабле в лагерь прибыл рыцарь Реми с 20 воинами, честно попросил за это сан епископа на Альбионе.
– Будет тебе епископство, – сказал Вильгельм, и Реми поверил ему.
Настроение в войске было бодрым, хотя дюку с трудом удавалось сводить концы с концами: ни граф Балдуин, отец Матильды, ни король Франции, ни граф Бретани не поддержали его материально.
Граф Бретани ко всему прочему прислал Вильгельму письмо: «Слышу, ты хочешь идти в Англию. Напомню: дюк Роберт, которого ты незаконно называешь отцом, вручил моему отцу, графу Аллану, все наследство перед тем, как пойти в Иерусалим. Ты с помощью друзей отравил моего отца, захватил наши владения. Верни мне, Незаконнорожденный, Нормандию, если не хочешь, чтобы я взял ее силой».
Прочитав послание, дюк даже не взбесился: дело было слишком серьезным, чтобы тратить время на гнев. Все планы, огромный труд нескольких тысяч человек могли быть уничтожены, если бы граф Конан пошел на него войной.
Решение он принял быстро, позвал в шатер придворного графа Конана, который доставил ему письмо, сказал:
