драться за свободу, драться.
Со стен храма смотрят на людей Иисус Христос и Серафим, Ной, Иов и Мельхиседек, святые и отшельники. Все они суровы и строги, но в той суровости и строгости нет даже намека на обвинение, угрозу, старческую тягу к поучению, нравоучению. Все персонажи собраны Феофаном в церкви на Ильиной улице с другой целью, объемной и глубинной.
Об этом убедительнее всего говорит с фресок церкви фигура Макария Египетского.
Великий святой в поисках высших истин бытия шестьдесят лет прожил аскетом в пустыне. Это редкий случай в истории мирового отшельничества. Такие люди вызывают глубокое почтение и уважение даже среди недругов. К слову великих отшельников нельзя не прислушаться. Они много познали наедине с собой, наедине с богом.
Феофан «пригласил» Макария Египетского в церковь на Ильиной улице не баловства ради.
Старец, высокий, сильный, с почерневшим от пустынного жара ликом, с густой седой шапкой волос, ниспадающих к покатым плечам, к длинной бороде, к груди, стоит, повернув черные не воинственные, но крепкие ладони навстречу вошедшему в храм прихожанину. Этот молчаливый жест используют лишь люди, абсолютно уверенные в своей миролюбной силе. Так порою действуют авторитетные либо наделенные безграничной властью повелители, поднимаясь над толпой. «Люди, успокойтесь!» — вещает этот молчаливый жест. И люди успокаиваются, злость слетает с их душ.
Старец Макарий говорил другое своим жестом, воистину мудрое. Люди, вы обязательно достигнете цели. Но путь к ней будет сложен. Учитесь терпеть. Драться и терпеть. Терпеть и драться. За свободу. Она того стоит. И было в жесте Макария Египетского ещё одно, мудрое, очень нужное русским людям: «Перестаньте драться друг с другом! Так будет лучше!»
Через два года после того, как Феофан расписал церковь Святопреображения, русские одержали победу на поле Куликовом. И многим могло показаться, что жест старца Макария уже не отражает реалии времени. Борьба и терпение? Нет — великая победа! Так могли думать русские люди.
Победа была воистину великой, продолжал изрекать молчаливый старец своим жестом, но борьба вся ещё впереди, ещё придется потерпеть. Долго придётся терпеть.
ФЕОФАН И НОВГОРОДСКАЯ ШКОЛА ИКОНОПИСИ
Творить в Новгороде Феофану было вдвойне хорошо, приятно и полезно. Он сам здесь раскрепостился, поражая местных мастеров и знатоков силой мысли, вдохновенным полетом воображения, виртуозно смелой техникой письма, передававшей во фресках и иконах волнение мятежной души художника, динамичное напряжение и тревогу, не всеми понятую. И местные мастера, глядя на его работу, раскрепощались, устремлялись к поиску собственных идеалов, а также средств и способов передачи «реальных страстей» в столь ирреальном искусстве росписи церквей, искусстве, воистину божественном.
Местные мастера и заезжий грек обогащали друг друга, радовались этому, и человеку, не знавшему душевные порывы Феофана, могло показаться, что задержится он в Новгороде, в вечевой республике, надолго.
Великий грек расписал церковь Спаса Преображения. Под его мощным влиянием местные мастера исполнили роспись церквей Феодора Стратилата и Успения на Волотовом поле близ Новгорода. Эти работы долгое время приписывались самому Феофану. Так много в них было общего с росписью церкви Спаса Преображения.
Но виднейшие искусствоведы рассматривают росписи двух последних храмов «как свидетельство того влияния, которое Феофан оказал на новгородскую живопись, но отнюдь не как его собственные произведения. И в самом деле, независимо от чисто русских черт, автор первой должен быть признан значительно менее одаренным мастером, чем Феофан, а автор второй, по яркости своего темперамента не уступающий Феофану, по-видимому, не только многому у него научился, но и показал своим творчеством, где проходит разграничительная линия между феофановским влиянием и чисто новгородской живописной традицией». (Лев Любимов. Искусство Древней Руси. М., 1981, стр. 197).
Была и есть у русского народа, кроме всего прочего, одна отличительная черта, которую никак нельзя назвать очень уж благотворной для всех сфер жизни и для искусства особенно. Название этой черты народного характера — забывчивость. Мы еще не раз вспомним ее. Сейчас не о ней разговор. Сейчас важно сказать, что забывчивость всегда сопровождала русский народ вместе с другой чертой характера, с другим прекрасным качеством народным: абсолютной обучаемостью.
Существуют такие термины: абсолютный музыкальный слух, абсолютный литературный слух и так далее. Термина абсолютная обучаемость пока нет. Но это не страшно. Было бы само качество. А оно есть. И в личностном измерении, и в народном. Другое дело, как этим качеством пользуются разные народы, с какими целями? Вспомним, например, племена хуннов-гуннов, тюрков, татаро-монголов. Вспомним, с чего начинал тот же Чингисхан — с девяти преданных ему нукеров, которые в начале сложного похода Темуджина в большую историю могли сражаться только с саблей и пикой, а также прекрасно владели секретами и навыками рукопашного боя. Их соперники в борьбе за первенство в забайкальской степи в военном отношении ничем от них не отличались. Они не имели ни малейшего представления о тактике и стратегии современных им войн, о технологии долговременных походов (это — сложное дело!), о штурмах и осадах крепостей. Но они, как и все без исключения кочевники, дети диких степей, обладали абсолютной обучаемостью в военном деле. Абсолютной. Об этом качестве степняка, дитя природы, не думали греки времен Филиппа Македонского, который в течение всего одной своей жизни, да и то недолгой, сделал из бывших горных пастухов могучую армию, сокрушившую греческие города-полисы и империю Дария. Это качество упускали из вида римляне, затем жители Византии, а также Китая, Центральной Азии, Индостана… Они просто не верили, что какие-то варвары могут их победить, и платили за это неверие очень дорогой ценой.
Русские люди, обладая абсолютной обучаемостью, никогда не использовали это сильное качество во вред другим. Никогда. Тоже ведь — достижение духа, народного духа, русского духа.
Совсем не много лет провел Феофан в Новгороде. Но местные живописцы… нет, не переняли у него его манеру, его средства, его идеи — они впитали их в себя и творчески мгновенно освоили. Как художественные средства, как информацию для собственного творческого поиска. В этом — силища русского народа. Это качество не раз выручало его, помогало быстро справиться с плохой собственной памятью. Это качество поражало друзей, удивляло недругов (мы еще поговорим, например, о временах Петра Великого!), радовало всех, не равнодушных к красоте людей.
Это качество сыграло не последнюю роль в том, что новгородская школа живописи в XV веке пережила расцвет, творческий подъем, оставив множество шедевров мировой живописи, написанных в разных новгородских иконописных школах. В том столетии в Новгородской вечевой республике не было ни одного чужеземного мастера, хотя, конечно же, свой след оставили здесь самые выдающиеся из них и, несомненно, Феофан.
В этой книге не стоит проводить искусствоведческий анализ новгородских икон либо давать чисто писательскую эмоциональную оценку шедеврам древних мастеров. Читателю достаточно внимательно подумать, глядя на эти шедевры, и всё станет ясно. И станет ясно, сколько душевной и духовной энергии, сколько ума и таланта отдавали каждой иконе живописцы.
ПОЧЕМУ ФЕОФАН УЕХАЛ ИЗ НОВГОРОДА?
В этой книге не стоило бы много места уделять пусть и гениальному, сыгравшему важную роль в русском искусстве греческому живописцу. Если бы не один, совсем не праздный для данной работы вопрос: «Почему Феофан переехал из вечевого Новгорода в Москву, которая упорно проводила политику централизации власти, создания в Восточной Европе единого государства?» Казалось бы, великий мастер
