— Забавно. Может быть, вам лучше спуститься и сдаться?
— Ты только что сказал, что пощады мне не будет. Карл там? Он слышит меня? Я хочу поведать ему, как сломал шею его брату.
Раздался какой-то звук, и рация умолкла. Лиленд посмотрел на часы: почти одиннадцать. Он взглянул на дверь и прикинул, сможет ли услышать их шаги, когда они будут подниматься по железной лестнице. Он снова задрожал. Температура понижалась; ведь Лос-Анджелес — пустынный город. Его трясло.
Некоторое время он крутил переключатель, стараясь перехватить их разговоры, затем прибавил звук, поймав какую-то рождественскую передачу. Он прислушался. Жители города собирались на празднование. Дети рассказывали, как будут кататься на лыжах во время рождественских каникул. Юта. Кто-то возвращался в Аризону. Ему нравилась размеренная жизнь.
Надо было как-то бороться с холодом. Его отец, который то же был полицейским, учил делать десять глубоких вздохов: это насыщает кровь кислородом, который ускоряет теплообмен. В течение двух лет его мать перенесла два удара, и отец сам ухаживал за ней. Карен была за кем-то замужем, когда умерла, но это — не одно и то же.
Она умерла во сне. Остановилось сердце. Рано утром ему позвонил ее муж, а Лиленд в благодарность за это опять забыл, как его зовут. Они были женаты два года, а он все не мог запомнить имя, словно от этого зависела жизнь. Он понимал, что таким образом хотел похоронить воспоминания о неудавшемся браке. Как они ни пытались, их семейная жизнь, в конце концов, пошла под откос. Не сумели сохранить семью. Дик Трейси получил свое прозвище за то, что, стреляя, выбивал идеальные кресты: ему всегда удавалось загонять нехороших мальчиков в помещение, а самому оставаться снаружи.
Подобно ребенку, пересчитывающему деньги, полученные на Рождество, Лиленд в очередной раз проверил патроны. Две полные обоймы, плюс отдельные патроны — более сорока выстрелов. Если в следующий раз он окажется с кем-нибудь из них один на один, надо будет обязательно раздобыть еще автомат.
«Ты превосходишь самого себя», — подумал он.
После их развода и ее нового замужества, после того как Лиленд бросил пить и восстановил прежнюю форму, он написал Норме Макивер в Сан-Франциско. Их и раньше тянуло друг к другу, но по многим причинам из этого ничего не получилось. В письме он рассказал ей все, что произошло. После развода он несколько раз бывал в той стороне по делам, но не решался связаться с ней, поскольку считал, что он пока не тот мужчина, которого она захочет принять. Теперь он чувствовал себя иначе и хотел видеть ее.
Норма позвонила ему. Они проговорили три часа.
Шесть недель спустя — быстрее он не мог устроить свои дела — он ехал из Международного аэропорта Сан-Франциско в нанятой им машине с откидным верхом. Погода была прекрасная. У Нормы была квартира в Ноб-Хил в двух кварталах от Собора. Ключ лежал в конверте под дверным ковриком. В записке она предупреждала, что не надо пугаться нестриженного карликового пуделя и что Джоанна, ее дочь, придет из школы домой без двадцати четыре. Он начинал новую жизнь. Норма была помощником инспектора школ Сан-Франциско, собака оказалась крошечным неугомонным уродцем, а Джоанна — высокой и стройной, как ее отец, и смуглой, как мать.
— Вы сбили столько самолетов, правда? А о моем папе говорится в самом конце книги.
— Он поздно начал воевать. Теперь, когда я стал старше, я понимаю, что все мы были очень смелыми, в том числе твой отец. Особенно он.
Рыбацкая пристань. А через три дня это была уже площадь Джека Лондона в Окленде. Норма стала очень красивой. За десять лет материнства ее характер смягчился, она постройнела; поскольку всего в жизни она добилась сама, то выглядела очень мудрой. Джоанна была идеальным ребенком: умная, любознательная, полная уверенности в себе. Как сказала Норма, она была в курсе, что ее мать и Лиленд будут спать вместе.
Это не имело значения. Они занимались любовью в ту первую ночь, прямо у нее на кухне, быстренько убрав со стола кофейные чашки. Он раздел ее. Никогда в жизни он не был так взволнован. Они занимались любовью с открытыми глазами, при полном освещении, глядя друг на друга. Он считал, что связал свою жизнь с самой лучшей женщиной на свете. Он отнес ее в спальню, и утром, проснувшись, они увидели, что так и проспали всю ночь в объятиях друг друга.
Следующие пять дней они только этим и занимались. Они были любовниками больше года, сохраняя верность друг другу. Но, как оказалось, она не хотела возвращаться на восток, а ему дела не позволяли перебраться на запад. Он был безумно влюблен и надеялся, что проблема как-то решится. Но Норма вдруг все порвала. Она сказала, что поехала бы с ним, не задумываясь, если бы была уверена, что будет значить для него чуть-чуть больше, чем его работа и все, что связано с ней.
— Джо, если ты решил, что можешь все бросить и начать новую жизнь с Джоанной и со мной, то я этого сделать не могу. Ты никогда не говорил со мной об этом, даже не счел нужным обсудить. Я не хочу любить человека, который будет заставлять нас подстраиваться под его работу. Мне этого не надо. Даже Макивер не поступал со мной так. Мне кажется, ты даже не понимаешь, о чем я говорю.
Нет, он знал. Он любил ее, но не настолько, чтобы поддаться чувствам. Через год она вышла замуж за одного типа из Беркли, который был на пять лет моложе ее, и они поселились на острове Сент-Томас в Карибском море, где жили до сих пор, насколько ему было известно. Она была права. Если бы он не упустил шанс, то был бы счастлив. Прошло немало времени, прежде чем он позволил себе вновь думать о Норме. Он по-прежнему был уверен, что упустил возможность хоть как-то спасти свою жизнь.
— Счастливого Рождества, — сказал он вслух.
Он встал и потянулся, подняв автомат над головой.
Во время Великой депрессии даже у полицейских были сокращены часы работы. Через день-два после праздника он встречался на углу со своими приятелями. Никто не говорил, сколько купюр получил, но каждый старался представить своих родственников в выгодном свете. «Все в порядке. Получил то, что хотел». Он был единственным сыном у своих родителей. Стефани у него тоже была одна. А у нее двое — Марк и Джуди. «И пока опасность им не угрожает», — думал он.
Надеялся.
Даже отец не понимал, что с ним происходит. «Мне никогда не доводилось пускать в ход оружие», — говорил он в старости, как бы замаливая грехи сына, у которого руки были в крови. — Если бы ты знал, как я жалею, что это случилось с тобой'.
Он понятия не имел. Он не знал, как вести счет ошибкам — с позиций старого довоенного полицейского, чьему дурному примеру последовал новобранец Лиленд, или с позиций Теслы, которого он отправил на электрический стул вместо настоящего убийцы.
Карен тогда его очень поддержала. «Ты не должен винить себя. Он же сознался. Признание у него вырвали, но не ты это сделал. Кроме тебя, были еще окружной прокурор, судья, присяжные, адвокат. Ты не виноват».
Возможно. Но поскольку он пережил обоих, они являлись ему по ночам во сне. Особенно часто — Тесла. В его сне тот проживал жизнь, которую у него отняли.
Лиленд приложил ухо к двери, ведущей на крышу. Тихо. Заглянул в шахту. Все лифты стояли неподвижно далеко внизу.
До тросов ему не дотянуться. К тому же они были покрыты смазкой. Стенки шахты выложены гладкими блоками из шлакобетона.
Он опять подумал о двери. Если за ней кто-то есть и он увидит, как поворачивается ручка, то уложит Лиленда на месте. Малейшее прикосновение к ручке было связано для него с нежелательным риском.
Нравится ему это или нет, но придется еще раз осмотреть систему кондиционирования воздуха и вентиляции.
Как-то в новостях сообщили, что один парень в Сан-Франциско упал в такую шахту глубиной в тридцать
