бессонных ночей, проводимых в операционной, вдали от семьи, от дома. Он прищурился и потер глаза пальцами, остановив их у переносицы. А потом стрельнул сигаретку у Жеки. Закурил, разглядывая нас умными, проницательными, видавшими виды глазами. И безошибочно отобрал из нас Инфанта.
— Тяжелый случай, — обратился врач непосредственно к нему. — Мы и не знали поначалу, что с ней делать. Такого вообще в моей практике не было почти ни разу.
Он затянулся сигаретным дымом, снова потер усталые глаза и продолжил:
— Такого, чтобы девушка дожила до тридцати двух, чего только не испробовала, и чтобы никак. Она была у нас, и не раз. Я сам осматривал ее. Тяжелый, повторяю, случай, уникальный, можно сказать. А вы, молодой человек, молодец. — Врач уважительно осмотрел Инфанта. — С такой преградой справиться, тут одного нажима недостаточно. Тут подход правильный нужен.
Мы не сразу въехали, о чем это он, особенно когда он про «тяжелый случай» заговорил. Мы думали, что он про текущее ее состояние, про переливание крови, а он, оказывается, про предыдущие. Ну что же, врачи — они тоже люди, им тоже ничто человеческое не чуждо — и искреннее удивление в том числе.
— Ну и как она сейчас? — приподнял робкие ресницы Инфант.
Он выглядел заботливым, небезучастным к своей недавней девушке, искренне переживающим за нее. Ну еще бы: «Мы ведь, — как писал французский классик, — в ответе за тех, кого…» Как он тогда выразился?.. Вроде бы он использовал слово «приручаем»… А французы, они, говорят, толк в таких вещах понимают. Хоть книжки их почитай, хоть кинофильмы посмотри.
— Да все нормально, — успокоил нас врач, смачно затягиваясь и косясь на Жеку сверх положенного. — Кровотечение остановили. Подлили немного, подзашили, чего слишком разошлось.
После слова «разошлось» мы снова все посмотрели на Инфанта, а он снова опустил глаза, теперь уже от скромности. Которая, кстати, была не ложной.
— Она еще слабовата, конечно, но завтра уже будет в порядке, — пообещал доктор. — Вы завтра, как выспитесь, к ней приходите, — обратился он к Инфанту. — Принесите цветы, как полагается. Она будет рада. Все-таки большой праздник у нее в жизни.
А потом доктор протянул руку к Илюхе.
— А вы, кстати, не профессором Белобородовым будете? — Теперь уже Илюха неловко кивнул. — Я на вашей лекции по экономике присутствовал, я, знаете, экономикой интересуюсь очень. Хобби у меня такое — экономика.
Ну вот тебе на! Я-то думал, что хотя бы у этого приземленного, проверенного жизнью эскулапа нет прибамбасов с завихрениями. Ан нет, и он туда же, и у него хобби, оказывается, — экономика… Надо же, никто в этом странном мире не иммунизирован полностью от человеческих слабостей. Даже люди, которые с иммунизаторами постоянно работают.
— Так я, знаете, — продолжал эскулап, — большое удовольствие от вашей лекции получил. Да, батенька, пребольшое, наиискреннейшее удовольствие. Здорово вы тогда про распределение кредитов среди хеджевских фондов загнули, особенно при нелинейных инвестициях дивидендов. Очень, знаете, точно. Кстати, — тут врачебный доктор потянул доктора от экономики за рукав, — у вас на лице гематомное образование, симптоматичное для сильного удара по лицу. Кто это вас, батенька, простите за любопытство, уделал так неаккуратно?
Мы все снова посмотрели на Инфанта.
— Да так, мудила один, — проговорил спокойно доктор от экономики. — Но мне не больно уже совсем.
— А может, стоить посмотреть в кабинете? — предложил доктор от медицины. — У меня к вам, кстати, вопросик имеется, про хеджирование.
— В другой как-нибудь раз, — предложил в свою очередь Илюха.
— Ну, тогда счастливо вам, — стал прощаться с нами поклонник нелинейных распределений дивидендов. — Кстати, можно у вас еще одну сигаретку, — обратился он к Жеке, — а то еще все утро впереди.
И получив сигаретку и благосклонный Жекин взгляд, он ушел по своим срочным врачебным делам. Оставив нас одних в холодном, особенно от тусклого электрического света, да еще от блеклого линолеумного пола, коридоре.
— Хороший мужик, — посмотрела вслед врачу Жека, — надежный, не то что некоторые. Такому можно не только на операционном столе довериться. Я завтра тоже сюда постараюсь заехать, больную проведать. Заодно и сигареты ему куплю. А то стреляет у близких и родственников пациентов… Как-то не солидно для бывалого хирурга. А так будет у него своя пачка. Вот мы с ним вместе и покурим. — Тут она посмотрела на нас, как будто мы ее не одобряли. — А что тут такого? Могу же я с ним покурить вместе?
Но мы ей ничего не ответили, потому что мы вообще редко курили. Только когда выпьем, да и то не всегда.
— Ну что, поехали? — предложил Илюха. И мы согласились. — По домам я вас развозить не буду, лучше все к Инфанту двинем. Там и заночуем. Хорошо?
И мы согласились снова.
Уже в машине, мягко покачиваясь на успокаивающих рессорах, я спросил у Инфанта что- то важное, что давным-давно хотел узнать, что мучило меня все это время:
— Инфантище, скажи по дружбе, — спросил я. — Тогда в лесу, на репетиции, когда ты БелоБородова без сознания на время оставил, ты тогда к нему, помнишь, обратился как к «товарищу капитану». Неспроста ведь у тебя про капитана получилось, наверняка по ассоциации. По Зигмунду Фрейду так получается.
— По кому получается? — недопонял Инфант.
— Не важно, по кому, — смягчил я. — Главное, получается.
Инфант задумался.
— Возможно, кто знает. Возможно, и ассоциация — согласился он в результате.
Мы снова потряслись, покачались, Жека посапывала, уютно пристроившись ушком на моем плече.
— А пленка сохранилась? — снова пробил молчание Инфант. — Та, что с мобильника на магнитофон записывалась.
— Сохранилась, сохранилась пленка, — успокоил я его. Хочешь прослушать?
И Инфант согласно кивнул своими печальными усталыми глазами.
