Они бросили мне канат, я поймал его, взмахнул вытянутыми вперед ногами, ухватился за стенку корабля, и пока они с палубы тянули канат, вскарабкался вверх по стенке и перепрыгнул через борт.
Когда я стоял уже на палубе, «Иорикка» неожиданно быстро взяла полный ход, и пока я ласкал глазами утопающую вдали Испанию, у меня было такое чувство, словно я вступил в те огромные ворота, на которых начертаны роковые для моей судьбы слова:
Кто входит сюда,
Того имя и жизнь погасли,
Он исчез.
Надпись над матросским кубриком корабля смерти.
Кто входит сюда,
Того имя и жизнь погасли,
Он исчез.
В далеком, далеком мире
От него не осталось следа.
Закрыт ему путь назад,
Впереди – морское дно.
Темные силы сковали его,
Рай и ад отреклись от него.
Он – не день, он – не ночь.
Он то, чего нет, чего не будет,
Он слишком велик для вечности
И слишком мал для морской песчинки,
Имеющей во вселенной свою собственную цель.
Он тот, кто не был никогда,
Он тот, кто не жил ни в чьей мысли:
Он – ничто!..
XXIII
Теперь я мог рассмотреть вблизи охотников на акул. Впечатление, которое они произвели на меня издали, нисколько не улучшилось. Но и не ухудшилось. Я попросту был им уничтожен. Сначала я думал, что в числе команды есть несколько негров и арабов. Но теперь я увидел, что они выглядели так только благодаря угольной пыли и грязи. Ни на одном корабле, за исключением разве русских большевистских кораблей, юнга не стоит на равной ноге со шкипером. Да и к чему бы это привело? В один прекрасный день можно было бы спутать обоих и обнаружить, что юнга такой же интеллигентный человек, как и шкипер. Впрочем, это еще не значило бы, что юнга интеллигентный человек.
Здесь среди команды имелись, несомненно, разные чины. Тут были палубные рабочие первого, второго, третьего и четвертого разряда. Те два карманника, которые стояли рядом со мной, были, очевидно, рабочие пятого разряда. Я не знаю, какую именно расу принято считать в настоящий момент наименее цивилизованной. Мнение по этому поводу меняется с каждым годом, в зависимости от того, какую ценность представляет страна, в которой обитает та или иная нецивилизованная раса, для других культурных стран. Но оба эти рабочие не могли бы быть использованы такой нецивилизованной расой даже для того, чтобы разбивать кокосовые орехи. По-видимому, «Иорикке» не удалось набрать столько людей, чтобы каждый разряд имел соответствующего представителя. Вследствие этого палубные рабочие первого, второго, третьего и четвертого разряда не были вовсе представлены, а были лишь двое пятого и трое шестого разряда. Представителей пятого разряда я описал; представителей же шестого разряда я не в состоянии описать, так как не могу подобрать никакого подходящего сравнения. Они были в высшей степени оригинальны, и мне приходится удовлетвориться заявлением, что они были достойными представителями своей корпорации, и все без каких бы то ни было документальных доказательств поверили бы им, что они люди шестого порядка.
– Добрый день! – Предводитель карманников и ярмарочных жуликов, – впрочем, я хотел сказать: предводитель карманников и конокрадов, – подошел ко мне. – Я здесь второй инженер, а этот вот, мой сосед, – машинист.
Он настолько коверкал английские слова, что мне придется разъяснить их смысл. Он хотел сообщить мне, что он второй инженер и является следовательно моим прямым начальством с того момента, как я вступил в чумазую банду, а что его сосед – машинист, то есть мой унтер-офицер.
– А я, – представился я, – генеральный директор компании, владеющей этим судном, и явился сюда, чтобы поддать вам как следует жару.
Если эти двое вздумали меня дурачить, то им придется отказаться от этого занятия, потому что я плавал на кораблях поваренком уже в то время, когда все мои сверстники еще сидели над азбукой.
Но он не понял меня и продолжал:
– Пойдите в кубрик и найдите себе койку.
У меня искры посыпались из глаз. Неужели же он не шутил, неужели он на самом деле второй инженер и мой начальник – этот беглый каторжник?
Я подошел к кубрику с таким видом, словно кто-нибудь стукнул меня дубиной по голове.
Несколько человек лениво валялись на своих койках. Когда я вошел, они подняли на меня сонные глаза,
