на камбузе, все дергается и содрогается, вместе с твоими мозгом и плотью.
И вдруг тишина.
Меня будто уколола острая боль.
Во мне стало пусто, будто я полетел куда-то с невероятной скоростью. Земля ушла из-под ног, я решил, что проваливаюсь на морское дно. Но это «Йорика» просто остановилась посреди гладкого спокойного моря. Загрохотали цепи и якоря упали за борт. В тот же момент на палубе появился Станислав с кофейником в руках.
– Пипип, – сказал он, – сегодня нам придется попрыгать. Не так-то просто поднять пары за пять минут.
– Ты спятил, Станислав, – ответил я. – Если так резко поднять пары, мы взлетим к звездам.
– Потому я и вышел на палубу, – кивнул он. – Когда я понял, что мы скоро встанем, я набросал целую кучу угля к топкам, чтобы иметь возможность вовремя выскочить наружу. Кочегар думает, что у меня понос. Пусть.
– А что случилось?
– Да ничего. – ухмыльнулся Станислав. – Обычная контрабанда. Капитан собирает проценты на страховку. Ты что, правда, ничего не понимаешь? Ну хотя бы понимаешь, где мы находимся?
– На катафалке.
– С этим-то ясно, – опять ухмыльнулся он. – Но не думай, что мы пойдем на дно без музыки. «Йорика» приговорена. Смертный приговор подписан пароходной компанией, осталось только определить дату. Играешь ты на последней струне или это ветер воет, уже не имеет значения. «Йорика» обречена. Делай что хочешь, мы в списке смертников. Само наше будущее поставлено на карту. Взгляни на мачту. Видишь, там сидит матрос с биноклем. Скоро увидишь, как «Йорика» задергается и бросится в бегство. Она запыхтит, она начнет пускать пар из всех дырок, и бросится удирать так, как тебе в голову не приходило подумать. Уже через полчаса она наживет неизлечимую астму, но удерет от любого, кто бросится за нею в погоню. Вот что главное, имей это в виду. А я пойду, подкину еще пару лопат.
Обыкновенно мы плавали под давлением примерно в сто пятьдесят атмосфер, редко сто пятьдесят пять, да и то лишь во время шторма. Сто шестьдесят означало для «Йорики» тревожный сигнал, сто шестьдесят пять – предупреждение об опасности, а сто семьдесят – опасность. Она начинала реветь и выть, этот вой пронизывал до костей. Чтобы прекратить его надо было затыкать уши. Если «Йорика» впадала в отчаяние, она орала и выла так, будто оплакивала свою судьбу. Наверное, вспоминала время, когда была веселой розовощекой девчонкой. В долгой своей жизни она прошла все стадии женщины-авантюристки. Она бывала царицей бала, за которой шла толпа ухажеров. Она бывала замужней женщиной, и сама бегала от мужей, пряталась в низкопробных отелях, разводилась сотни раз, снова находила счастье и опять бывала принятой в обществе, и опять делала бесчисленные глупости, отдавая дань пьянству, развозя контрабандное шотландское виски в Норвегию, в самые глухие береговые поселки штата Мэн, в другие такие же глухие места. В конце концов она стала старой и грязной сводницей, интриганкой, отравительницей. Так глубоко может пасть только женщина из хорошей семьи.
Открылись товарные люки, многочисленные фелюги приблизились к борту. Экипажи их сплошь составляли марокканцы, одетые как рыбаки, но совсем не похожие на рыбаков. У каждого был слишком интеллигентный вид, несколько человек ушли со вторым офицером в каюту шкипера. Офицер, впрочем, сразу же вернулся и начал командовать погрузкой. Старший офицер на мостике беспокойно следил за морем. На поясе у него висел пистолет.
– Чисто ли на горизонте? – иногда кричал он наблюдателю на мачте.
– Чисто везде, сэр.
– Ол райт! Начинайте!
Весело поднялись ящики из трюма и так же весело опустились на дрогнувшие фелюги. Марокканцы ловили их и прятали под грудами свежей рыбы и фруктов. Нагруженные фелюги отчаливали, на их место становились другие, они буквально облепили наши борта. Взявши груз, они не ждали ни минуты и тут же поднимали паруса. Все уходили в разных направлениях. Некоторые вообще шли не к берегу, а в море. Может, думали добраться до Америки.
Второй офицер держал в руках блокнот и карандаш. Он подсчитывал ящики. Один из марокканцев, видимо, руководивший всем этим, выкрикивал цифру – офицер повторял ее и заносил в блокнот. Перекрикивались они по-английски. Наконец последний ящик исчез под грузом свежей рыбы и фруктов. Последняя фелюга с товаром исчезла вдали. Первых давно уже не было видно, они исчезли за горизонтом. Последняя фелюга даже не взяла груза. Три марокканца, беседовавшие со шкипером в его каюте, вышли на палубу вместе с ним. Они смеялись и болтали, потом торжественно простились и сошли по выброшенному для них трапу. Почти сразу загрохотали цепи, якоря были подняты, и «Йорика», как пришпоренная, рванулась в море. Минут через десять шкипер снова появился на палубе.
– Где мы находимся?
– В шести милях от берега.
– Отлично. Значит, мы уже ушли из опасной зоны?
– Да, сэр.
– Значит, можно перекусить, – решил шкипер. – Мы это заслужили. Надо выпить за удачу.
Вот и вся история.
Но она оставила след.
Все мы в тот день получили роскошный завтрак. Жирная колбаса, бекон, какао, жареная картошка и по стакану рома. Этот завтрак заткнул нам рты. Мы ели, а шкипер подсчитывал прибыль. И, кажется, был доволен. Так же, как и мы. Допивая ром, мы готовы были идти за таким ловким шкипером хоть в ад. Прикажи он и мы бы пошли. Ведь в этом случае нас снова ждал праздничный завтрак. А «Йорика» мчалась так, что у нее расплавилось несколько подшипников. Пришлось встать на небольшой ремонт. К нам тут же подвалило несколько фелюг и шкипер разрешил коку купить некоторое количество свежей рыбы и фруктов. Можете мне верить, это так и было.
34
Когда работаешь не в полную загрузку, начинаешь думать о каких-то совсем других вещах, начинаешь совать нос туда, где ему не место. В голову приходят идеи, которые не назовешь счастливыми. Оставаясь у руля или шуруя ломом в раскаленной топке, легко оставаться порядочным моряком, но безделье, даже в самом легком виде, расслабляет. Инженер приказал открыть один из бункеров для угля, поскольку он вдруг понадобился для товара. Это позволило нам наполнить котельную углем доверху и тогда началось поистине сладостное время. Всего лишь три дня, но это были незабываемые дни. Подозреваю, что такие дни выпадают и рабам на галере. Паруса подняты, весла можно сушить. Конечно, гребцы все равно остаются прикованными, а плети свищут, чтобы никому в голову не пришла мысль о бунте, но мускулы не так напряжены...
Очередной груз мы взяли в открытом море. Видимо, где-то у берегов Португалии, потому что люди на лодках говорили по-португальски. Все это походило на уже известные события у африканского берега. Тут на борт тоже поднялись люди, похожие на рыбаков. Они прошли в каюту шкипера. Во время разгрузки числа выкрикивались по-английски и писались в блокнотах по-арабски. Потом лодки, для вида загруженные апельсинами и свежей рыбой, разбежались по всем направлениям. Последними, понятно, сошли в лодку те трое, что находились в каюте шкипера. На этот раз нас не кормили праздничным завтраком, но дали какао и сладкий пирог. Ведь ничего такого особенного не произошло, мы понимали.
– Нам и скрывать нечего, – ухмыльнулся Станислав. – Если кто-то заглянет в трюмы, там ничего особенного. Ну стоят ящики. Мало ли где стоят ящики. Самые обыкновенные, правда?
Вахты в эти дни были легкие. Выбросив золу за борт, очистив котельную от шлака, мы легко пополняли запасы угля. Можно сказать, нам почти не приходилось работать, по крайней мере у нас появились свободные часы. Наверное поэтому в одну ночную вахту я решил заглянуть в трюм. Там ведь могли находиться приятные вещи. Орехи, апельсины, листья табака, сигареты, да мало ли что еще. Иногда открываешь такой ящик, а он набит рубашками или обувью. Мораль у каждого своя. Если уж быть точным, мораль – это масло для тех, кто не имеет хлеба. Ящики после осмотра надо тщательно закрывать. Если в них ты нашел табак, его выгодно можно продать в порту. Моряк не будет задирать цену, его устроят
