Трапезников Александр
Оборотень
Глава первая
НЕЗНАКОМКА НА ДОРОГЕ
По проселочной дороге, ведущей к Ярославскому шоссе, мчался автомобиль, а человек, сидящий в нем, держал руль одной рукой. В угрожающей близости мелькали деревья, машину порой подбрасывало на ухабах, но водитель, казалось, не замечал этого. Глаза его слипались, он засыпал… Неосознанная, беспамятная ночь, тревоги, поиски и раздумья давно растворились в утренней сырости, а поднявшееся солнце заливало своими лучами правое, пустующее сиденье. Но человеку грезилось, что рядом с ним кто-то сидит. Он пробормотал какую-то невнятную фразу. И услышал четкий ответ, словно чьи-то губы коснулись его уха:
— Будь осторожен, милый!
Водитель улыбнулся, летя навстречу своей смерти. И в тот миг, когда его хрупкий челнок должен был вдребезги разбиться, он наконец-то вспомнил к какой цели вела его всю жизнь дорога судьбы. Но что-то помешало случиться неизбежному. Тим Тероян вывернул руль, бросил «Жигули» вправо, сбавил газ, унял дрожь в бьющемся железном коне. И лишь затем, тяжело дыша, вытер ладонью выступившие на лбу капли пота. Сейчас автомобиль двигался еле-еле, словно раздумывая: не остановиться ли вовсе? Тероян зажмурил на несколько секунд глаза, желая, чтобы как можно быстрей исчезли плывущие радужные круги, а когда открыл их, то подумал, что, наверное, сходит с ума. Мгновения назад дорога впереди была совершенно пустынна, а сейчас перед ним стояла — нет, двигалась навстречу — обнаженная девушка, и ее печальные, подернутые влагой глаза смотрели прямо в лицо Тима. Колыхались светлые волосы, золотилась дивная кожа. Оцепенев, Тим не отводил от чудесной незнакомки взгляд. Еще немного — и он бы сбил ее, проехал по живой плоти, но даже сам не понял, почему вдруг машина остановилась. Только тогда Тим разглядел капельки сочившейся из ее губ крови. Безмятежно улыбаясь, девушка прошла сквозь него, именно прошла, как проходит острая игла сквозь сердце; он мог поклясться, что почувствовал внезапную боль, и запах ее волос, и ароматное дыхание, и ощутил вкус ее губ. А потом видение исчезло. Но еще некоторое время на пыльной дороге оставались следы босых ног.
Тим Тероян, сорокапятилетний, худощавый, мрачного вида брюнет, минуты три сидел неподвижно. Он не спеша выкурил сигарету, щелчком выбросил окурок в окно. Нервы успокаивались. Так же светило солнце, те же два грача на дальней ветке с любопытством поглядывали в его сторону. Тероян просигналил им, и они с негодованием полетели прочь. Машина легко завелась, и вскоре странное место осталось далеко позади. Возвращение домой отставного военного врача продолжилось. Но чтобы больше не заснуть за рулем, Тероян включил приемник, прислушиваясь к какой-то полутраурной музыке. Похоронный этюд сменил бодрый голос диктора.
Тим Тероян равнодушно выслушал новости, которые ничего нового ему не сообщили. Все так или иначе повторялось или ожидалось. Он выключил приемник, чтобы избавиться от назойливого припева к модному шлягеру: певец раз сто пятьдесят повторял одну и ту же фразу — «А-ааа… Вот ты где!.. А-ааа… Вот ты где!..» Лицо Терояна за последние годы приобрело какое-то хмурое, мрачное выражение, постарело, на щеках пролегли глубокие борозды, а глаза смотрели устало и презрительно. Сейчас он думал только о том, как бы побыстрее добраться до своей спасительной двухкомнатной квартиры возле метро ВДНХ, блаженно окунуться в теплую ванну, выпить крепкого чая с лимоном, разогреть приготовленный вчера днем борщ. Он жил один, и это одиночество проходило через всю его жизнь, если не считать детства. Иногда в его квартире появлялись женщины, некоторые из них задерживались даже на полгода, но потом все равно исчезали. И он был лишь рад этому, потому что присутствие постороннего в его уютном, обжитом «логове» рано или поздно начинало тяготить, мешать размеренному распорядку, укладу жизни. «Волк должен быть один», — думал он, а себя он так и считал старым, одиноким, вышедшим на покой волком, но еще способным оскалить клыки, если ему будет грозить опасность. После того как он покинул армию — а случилось это три года назад — он так и не нашел для себя ничего интересного. Да его и не могло тут быть. Те же войны, те же смерти, только более изощренные, более хитрые, более подлые. Хотя страшнее того, что он повидал в бывшем Союзе, мотаясь по кровавым пожарищам и оперируя полураздавленных- полусгоревшихполуразорванных, — быть вроде бы и не должно.
Его комиссовали после осколочного ранения в голову, в чине полковника.
Острое чувство голода заставило Терояна остановиться при выезде на Ярославское шоссе, возле одинокого двухэтажного дома, к которому прилепились гаражи и сараи. На большом фанерном щите аршинными буквами было написано: «ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. ХАРЧЕВНЯ. „ТРИ ПОРОСЕНКА И ОДНА СВИНЬЯ“». Перед входом были установлены три столика под разноцветными зонтиками, дымился мангал, звучала из магнитофона музыка. Какая-то ранняя компания уже расположилась за одним из столов, собрав все стулья. Там было пятеро молодых парней, в одинакового покроя черных кожаных куртках, и девушка — в невообразимо-изысканном вечернем платье — что было самое удивительное, словно она по ошибке забрела сюда прямо с демонстрации мод от Кардена. Наверное, это платье стоило целое состояние, но никаких дорогих украшений на девушке не было. Как редкие, невиданных размеров жуки, возле забора отдыхали мотоциклы. Компания пила вино, дурачилась и веселилась вовсю, обхаживая свою единственную даму. Тероян лишь скользнул по ним взглядом и пошел к дальнему столику, а они даже и не обратили на него внимания, занятые своим делом.
Из окна высунулось усатое, багровое лицо хозяина и тотчас же скрылось. Секунду спустя он уже вышел из дома, в белом фартуке, неся в левой руке плетеный стул, а в правой — огромный тесак, которым что-то рубил на кухне. Кивнув Терояну как старому знакомому, хозяин вопросительно взглянул на него.
— Стакан молока и яичницу с помидорами и сыром, — произнес Тероян.
— А сверху присыпать лучком? И черного хлеба, — угадал хозяин. Один глаз его слегка косил, а второй слезился от ячменя. И вообще вид был пиратский. — Эти вам не помешают, — добавил он, повернув голову в сторону молодой компании. — Они сюда часто наезжают. Повеселятся и уедут.
— А мне все равно, — отозвался Тероян, усаживаясь на стул.
Ему ни с кем не хотелось пускаться в разговоры. Но словоохотливый хозяин надеялся поговорить с новым посетителем, и он продолжал стоять возле Тима, переминаясь с ноги на ногу.
— Славная сегодня погода будет, — сказал «пират». — Вам не кажется? и так как Тероян не ответил, он продолжил: — А почему вы не спросите меня отчего харчевня называется «Три поросенка и одна свинья»? Все спрашивают.
— Мне не интересно.
— Потому что три порося — это мои сыновья. А угадайте теперь, кто свинья?
— Их мать, — ответил Тероян, полуприкрыв веки.
— Точно! — обрадованно воскликнул хозяин и даже хлопнул себя по ляжкам. — Точно. А все думают, что это — я! Пойду готовить яичницу, — и он наконец-то ушел.
Прищурившись, Тероян невольно рассматривал молодежь и прислушивался к их болтовне. Как он и предположил сразу — девушка оказалась в их компании случайно, слишком уж она отличалась от всех: и изысканным туалетом, и манерами, и даже настроением. Она не была весела, скорее наоборот, печальна, как-то растерянна, а может быть, и напугана чем-то. Она пыталась улыбнуться, но улыбка не выходила, и плечи ее под прозрачной голубой тканью вздрагивали. Ее прическа, светлые волосы были немного растрепаны, а под пронзительно-синими глазами отчетливо обозначены круги, словно она провела бессонную ночь. Парни завели вокруг девушки какую-то языческую пляску-хоровод, и Тероян, отвернувшись, недовольно поморщился.
Вернулся хозяин-«пират» с дымящейся сковородой и маленьким кувшинчиком молока.
— Может быть, вы теперь спросите меня, где же мое поросячье семейство? — сказал он, как будто все это время продолжал мысленно разговаривать с новым посетителем.
— Нет, не спрошу, — ответил Тероян, принимаясь за яичницу.