Нету ничего ни впереди, ни позади нас. Я не атеист, атеисты борются с Богом, значит, уже признают его присутствие. Я — язычник. Мой язык — мой бог, им кого хочешь заговоришь и за собой поведешь. Правильно я говорю, Леня?
— Ты Гена, хоть и мой начальник, но дурак. Чего ты со мной откровенничаешь о своей душе? Мне плевать.
Литовский улыбнулся, Споров тоже. Оба друг другу уже изрядно надоели, но дело связывало. Помолчали.
— Ладно, — произнес, наконец, Споров. — Давай заканчивать операцию. Пора разбивать окна и впустить немного пурги.
В тихом полупустом ресторанчике в одном из спальных районов Москвы за столиком сидело четыре человека: двое мужчин и две женщины. Красное грузинское вино, фрукты, легкая закуска, омары. Некоторая неловкость, возникшая в самом начале, уже прошла, сейчас можно было расслабиться, поднять тост. Людмила Гринева пригласила сюда свою подругу Свету, бывшего мужа Отара Мголаблишвили и Игоря Кононова. Мужчины еще в зале успели обменяться несколькими фразами, теперь предпочли любезно ухаживать за дамами.
— И все-таки, что мы сегодня отмечаем? — спросил Отар, приподняв бокал и выжидающе поглядывая на Милу.
— Я выхожу замуж за Игоря, — очаровательно улыбнувшись, ответила она. Откуда-то из глубины зала доноситься тихая музыка. Услужливый официант принес жульен из шампиньонов в маленьких вазочках.
— Это правда? — спросила Света, переглянувшись с Игорем.
— Первый раз слышу, — отозвался тот, невозмутимо наливая себе и ей кахетинское. — Впрочем, может быть, я чего-то упустил за мирскими заботами.
— Ну ладно, шутка. Все мужчины такие глупые, когда их ошарашиваешь! засмеялась Мила. — Просто мне хотелось вас видеть. И отдохнуть. А новость действительно есть. Потом скажу.
— Невозможная женщина, как я ее терпел? — с нарочитым вздохом сказал Отар. — Выпьем за Грузию. Чтобы она стала свободной от Шеварднадзе.
— Хороший тост, — согласился Игорь. — Но чтобы быть последовательным, придется поднять пятнадцать бокалов.
— А чего нам стоит?
— Вы забываете, что среди вас женщины, а их не интересует политика, вмешалась Мила. — Выпейте за любовь, свободную от семейных уз. Коли они так тяготят всех мужчин.
— Я думаю, дело в другом, — вступила в дискуссию Света. — Любовь вообще и никогда не может быть свободной, если отбросить простую физиологию. Любовь всегда клетка, а птички рвутся на волю, чтобы вновь угодить в западню.
— Прекрасно, но кончим мудрствовать, — сказал Отар. — За женщин!
К этому присоединились все. Неожиданные встречи тем и приятны, что они легки и ни к чему не обязывают. Можно уйти, а можно остаться. Но в этом случае, сидящие за столом люди чувствовали друг к другу какую-то особую теплоту и дружелюбие. Благодаря Миле, которая действительно казалась невозможно-необыкновенной женщиной — загадочным сфинксом с синими кристаллами глаз, ставящих проходящих мимо нее путников в тупик своими вопросами. Она была весела, умна, игрива, обворожительна. Света же, напротив, оттеняла ее невозмутимым спокойствием и рассудительностью. Отар и Игорь обменивались шутками, остроумными репликами, слегка подтрунивая друг над другом. Вечер удался на славу.
— А я ведь чуть не забыла — зачем собрала вас? — в какой-то момент произнесла Мила. — Я уезжаю. Не сейчас, месяца через полтора. А Париж. Буду теперь там работать, в крупном издательстве.
— И конечно, эту работу тебе подыскал папочка? — спросил Отар, нисколько не удивляясь.
— Отнюдь. Мои способности оценили другие.
— Я всегда говорил, что ты талантливая журналюжница.
— А ты что скажешь? — Мила посмотрела на Игоря.
— Что же сказать? Если это необходимо — вольному воля.
— Как птичка из той клетки, — добавила Света.
— И никакого сожаления? — теперь Мила смотрела на Игоря так, будто они остались за столиком одни. Наверное, так и было. И так часто бывает именно в толпе, в уличном гаме, когда двое — составляют островок или бастион неприступности. Уединение гораздо сильнее, если оно происходит на людях.
— Пойду-ка я посещу места не столь отдаленные, — сказал Отар, поднявшись из-за стола. — Тюрьму народов.
— Сожаление? — произнес Игорь. Нет, не то слово. Но если я скажу: оставайся, что из этого выйдет? А жить в Париже я не хочу и никогда не буду.
— Жаль, — коротко ответила Мила. Она отпила из своего бокала, затем повернулась к Свете и о чем-то нелепом и смешном заговорила с ней, но Игорь не слушал. Он встал и отправился вслед за Отаром.
В туалете очень приторно пахло лавандой, будто тут распустился цветник.
— Курить будешь? — спросил Мнголаблишвили.
— Я же не курю.
— Вот что я тебе хочу сказать. Эта женщина еще многих растерзает, как пантера. На нее хорошо любоваться издалека, это я давно понял. Думай сам, подсказывать не буду. А теперь о главном. Это хорошо, что я тебя встретил. Но в любом случае бы разыскал сам. Против тебя готовится акция. Кому-то ты очень сильно перешел дорогу. Брать будут руоповцы, естественно с наркотой, которая у тебя окажется в кармане. Не знаю — когда. Может быть, завтра, может, через месяц, в новогоднюю ночь. Аршилов хотел подключить к этому делу наш отдел — все-таки мы занимаемся наркотиками, но мой шеф, Воронов, наотрез отказался. Ни он, ни я в грязные истории не путаемся. Потому и уважают. Аршилов надулся и ушел ни с чем. Но ему вскоре самому хана. А теперь пошли к дамам, заждались небось.
— Спасибо, Отар, — произнес Игорь, выходя следом.
— Вах! — махнул рукой тот.
В зале Кононов задержался, поскольку увидел сидящего в кресле возле пальмы Рудольфа Шальского. Тот как всегда улыбался полным ртом золотых зубов и выглядел респектабельнее Клинтона.
— Ты чего здесь делаешь?
— А у меня тут встреча. С одним деятелем, — ответил Шаль, пожимая руку.
— Тебе же надо в песок зарыться и носа не казать, дышать через трубочку. А если водочные короли отыщут?
— Вах! — точно также махнул рукой астраханский аферист. — Я в Москве всего-то на неделю. Потом Рим, Афины.
— Осваиваешь международные рынки? Смотри, Рудик. Человек ты видный, заметят.
— Не заметят. Дело очень срочное. Не могу упустить.
— Ладно. Ты хоть позвони перед отъездом, чтобы я был спокоен.
— Обязательно. Мы еще поработаем вместе.
Игорь вернулся к своему столику, а «пантера» вновь смотрела на него призывным и мягким взглядом. Вечер продолжался еще около часа. Затем покинули ресторан, шумно и весело прощаясь на улице. Отар куда-то повез Свету, а Мила, нежно прижимаясь к Игорю и заглядывая ему в глаза, спросила своим волнующим голосом:
— К тебе?
— Конечно, — отозвался он, думая о словах Отара.
Вековечный дуб Каллистратыч, немного прихворнул, но болезнь его выражалась в том, что он стал меньше бубнить, а больше чавкать, поглощая огромное количество черного хлеба с солью.
— В нем — вся сила! — убеждал он Сабурова и Кононова, заехавших «на огонек». — Меня местные алканоиды спрашивают: чего это к тебе за генералы ходят? Это про вас. А я им: не генералы, а освободители трудового народа. Один будущий президент, другой — премьер-министр. А что бы вам, ребята,
