должны быть растения, цветы. Она торжественно принесла фиалку и поставила цветок на подоконник. Даже не сбрасывала в него пепел и не заливала водой. Цветок умер через неделю. Мама не сдалась и принесла кактус, который недели через две сгнил изнутри. Кто-то подарил ей пальму – мы ее так называли, как правильно, не знаю – в огромной кадке, раскидистое растение с красивыми широкими листьями, которые нужно протирать тряпочкой для пыли. Пальма держалась стойко, но спустя месяц рядом с телевизором уже стояла только роскошная кадка, из которой торчал засыхающий ствол. Мама использовала кадку в качестве пепельницы, а ствол с сучковатым отростком периодически служил вешалкой для бижутерии.
Уже сейчас, когда мама живет за городом, она пытается что-то вырастить. Герань прожила два сезона, ромашки – один. На месте вырубленной малины вообще ничего не приживается. Молодые деревца-саженцы не хотят пускать корни. Мама завозит удобрения, поливает, следит за календарем садовода.
Я не люблю комнатные растения. При этом мой сын коллекционирует кактусы. Они у него колосятся, цветут по три раза в год и разве что не плодоносят. Подаренная мне фиалка, которую я сознательно поставила под открытую форточку и не поливаю, чтобы побыстрее умерла, продолжает цвести. Сын посадил на даче деревце – чахлую палку, которую мама собралась выбрасывать. Это дерево уже с меня ростом. Оказалось, вишня. Она цветет красивыми цветами. Сын, когда приезжает к бабушке, бежит к своему дереву, обнимает его и разговаривает. Спрашивает, как у деревца дела... У него, как и у меня, легкая рука... Еще легче. Он любит запах свежезаваренного чабреца, не морщится от шиповника и, когда заболевает, дышит над кастрюлькой с отваром шалфея. Он различает травяные запахи. Меня это иногда пугает – тетя Зарина не была ему кровной родственницей...
Вода, секретом которой якобы владела тетя Зарина, была не живой, а святой. По большим православным праздникам тетя Зарина ездила в село, в котором была церковь, и возвращалась с канистрой святой воды.
Она была верующей. И в те дни, когда я жила с ними, тетя Зарина рассказывала мне про иконы, которые стояли в углу ее кухоньки, про святых и читала молитвы.
Это был единственный и многолетний повод для конфликтов моей бабушки с дедом Георгием. Каждый раз бабушка передавала через Георгия просьбы «не забивать девочке голову всякой ерундой. Ей жить в советской стране». Георгий кивал. Тетя Зарина продолжала преподавать мне историю религии. Бабушка – убежденная атеистка-коммунистка, – когда возвращалась из командировки, каждый вечер занималась со мной историей КПСС. И доказывала, что Бога нет. Мама же вообще в ту пору считала, что она произошла не от обезьяны, а от дельфина, и проповедовала буддизм.
Впрочем, тетя Зарина была далека от религиозного фанатизма. Она, например, полностью отрицала идею всепрощения и не собиралась быть терпимой. Не считала, что воздается по заслугам. Со священником она вела долгие теологические споры, отказывалась называть его батюшкой и исповедоваться.
Но даже это было не главное. Священник умирал от рака. Медленно и мучительно. Тетя Зарина поняла это сразу, когда его увидела. И диагноз поставила мгновенно. Там даже двух вариантов быть не могло. Священник не хотел ложиться в больницу, о чем просила его тетя Зарина, и говорил, что пока есть силы – будет служить.
Тетя Зарина за разговорами поила его своими отварами. Священник улыбался, благодарил и уповал на Бога. Она злилась на себя, на него, на Бога, на всех сразу, потому что была бессильна.
Именно тетя Зарина меня крестила. Втайне от бабушки и мамы, хотя Георгий знал. Бабушка была в редакции, мама в Москве. Бабушка вернулась из очередной поездки и даже не сразу заметила простой оловянный крестик у меня на шее. Она ахнула и села мимо стула.
– Что ты сделала? – спросила она у тети Зарины.
– То, что считала нужным, – ответила та.
– А Георгий?
– Он знал и согласился.
– Почему? Почему ты ей разрешил?! – кричала бабушка уже деду Георгию.
– У девочки будет ангел-хранитель, – ответил Георгий, – он ее защитит.
– И ты в это веришь? – возмутилась бабушка.
Георгий пожал плечами и замолчал. Разговор был окончен.
С тех пор по большим православным праздникам тетя Зарина брала меня с собой. Бабушка всерьез собиралась писать учебник по истории партии для младшего школьного возраста.
Священник умер на глазах у тети Зарины. У него была ремиссия. Он хорошо себя чувствовал, даже поел. Тетя Зарина впервые за долгое время улыбалась и даже смеялась, довольная, что последний отвар дал такой результат. Было както очень хорошо – солнечный, нежаркий день. Священник (мама не помнит, как его звали, а у бабушки уже не спросишь) шутил и делал тете Зарине комплименты. Они пошли на речку. Тетя Зарина, опять же впервые за долгое время, шла по тропинке и не смотрела под ноги – не выглядывала траву, цветок... Она шла просто так, гуляла, чего не делала много лет. И даже не думала, что можно так просто идти, ничего не собирая, без мешка, идти и смеяться.
На реке мальчишки прыгали с тарзанки в воду. Он тоже решил прыгнуть. А она не остановила.
Мальчишки расступились перед взрослым. Им, наверное, он казался совсем стариком. Священник прыгнул и не вынырнул. Мальчишки первыми догадались, что что-то не так, и побежали в деревню, за мужчинами. А тетя Зарина еще долго смотрела на воду, думая, что он дурачится и сейчас вынырнет, выскочит из своего укрытия.
Она была готова к тому, что святой отец умрет от рака. Она бы это приняла. Но такую – нелепую, дурацкую смерть она принимать отказывалась. Больше в церковь не ходила. Никогда.
Для нее эта смерть стала страшным ударом. И это не преувеличение. Именно страшным и именно ударом. Тетя Зарина перестала топить печку и готовить отвары. Зачем лечить человека, если в один прекрасный день он может пойти на реку, нырнуть и не вынырнуть. Какой смысл?
Он перестал говорить совершенно неожиданно. Сначала никто даже не обратил на это внимания. «Если можешь помолчать, молчи или иди к женщинам на кухню», – часто повторял Георгий своему сыну Зорику, маминому сводному брату, который в отличие от скупого на словесные выражения отца поговорить любил. А тут Георгий замолчал совсем. И никто не мог понять – то ли он просто не хотел разговаривать, то ли не мог и нужен врач. Когда спрашивали, Георгий отворачивался. Потом Зорик вспомнил, что последней, с кем разговаривал отец, была Мария.
– Он молчит, – пришел к бабушке в редакцию Зорик, – может, ему врач нужен? Что случилось?
– Никто ему не нужен... – заплакала бабушка.
Зорик постоял немного и вышел. Бабушка продолжала плакать.
Тот год был очень тяжелый. Георгий похоронил Зарину – женщину, которая все эти годы была рядом, хранила дом, пекла хлеб, стирала, растила детей и ни разу не упрекнула его даже взглядом. Женщину, которая знала, что муж все эти годы любил другую. Любил так, как она любила его. Он был готов отдать жизнь за ту, другую, а она – за него. Она жила ради этого мужчины, воспитывала его дочь, потом внучку.
Бабушка была на похоронах Зарины. Плакала так, как будто хоронила сестру. Она была не готова к ее смерти. Если к смерти вообще можно быть готовым.
А через полгода после похорон бабушка вышла замуж. За человека, которого совсем не любила.
Нам с мамой в Москву она позвонила и сообщила уже о свершившемся факте. Даже не нам – у нас не было телефона, а соседке.
– Зачем? – спросила у соседки моя мама, как будто та была единственной, кто знал ответ на этот вопрос.
– Как зачем? Чтобы мужчина был рядом, – ответила с энтузиазмом соседка.
– Нет, – покачала головой мама, – это не в ее стиле, это она назло.
– Кому назло? – удивилась соседка.
– Георгию. Он не предложил ей выйти замуж, – догадалась мама. – Она ждала, что он предложит ей выйти за него. Всю жизнь ведь мечтала. А он не предложил. Вот она и выскочила за первого попавшегося. Обиделась.
– Ой, да ладно. Такие страсти, – махнула рукой соседка, – в ее-то возрасте!
– Да, такие страсти...
– Хорошо, а почему она прямо ему не сказала, этому своему Георгию? Мол, так и так, давай
