Лили, с которой я периодически общаюсь, вдруг решила съездить домой в родной Усть-Пиздюйск, похвалиться, какую девицу из нее вылепили, и заодно рассказать, что работает в самом модном клубе города. Для достоверности она даже провела там целую фотосессию. То в одном костюме, то в другом; то стоит на сцене у микрофона, вся в блестящем платье с меховым боа на шее; то в роскошном наряде курит в гримерке, томно выдыхая сигаретный дым; то примеряет шляпки. Короче, настоящая звезда...
— Кстати, мне будет нужна замена на время моего отсутствия. Не хочешь поработать? — вскользь бросает она.
Хочу ли? Да еще бы!
— А если у меня не получится?
— Там особенного ничего нет. Им нужно, чтобы был транс, а хореографические навыки не так важны. Сходи, посмотри, как мы работаем. Я договорилась, сегодня народу мало, тебя пустят бесплатно. Все сама увидишь.
Никогда еще до сих пор Лили не приглашала меня, хотя работает уже несколько месяцев. Сама не выберусь, билеты надо заказывать заранее, да к тому же там очень дорого. Так что надо сходить, пока зовут, и, если не возьмут, по крайней мере, хоть посмотрю шоу.
...Маленький душный зал, наверное, только сближает собравшуюся здесь состоятельную публику. Мне достался край столика, за которым уже сидят пьяные мужики.
— А пить будете, мадам? — Один берет со стола чайник с надписью «Алкаголь».
Я согласно киваю. Не ожидала такой любезности, но им, видимо, просто неудобно, что рядом сидит человек с пустым стаканом. Или я им нравлюсь? Неплохое начало вечера...
— И шел Адам по райскому саду. И выпало у него ребро. И сказал Адам: «Блядь!» И стало так.
— Рома, ты лучший! — орет сосед по столу.
— Я знаю! — орет в ответ местный ведущий Роман Трахтенберг. Он не отстает от зрителей, напиваясь на сцене. — А бабы у нас тоже ничего, сейчас выйдет одна...
Но девушка не идет, за сценой какая-то маленькая заминка, может, у нее лопнул ремешок туфли или чулок пополз, все бывает.
— Блядь, ну что такое?! — Роман возмущен. — Рожу, что ли, красит? Знаете анекдот? И создал Господь женщину. И посмотрел он на нее, и посмотрел, и посмотрел... И подумал: «Хуйня! Накрасится!»
Зал покатывается, никто, кажется, уже и не ждет запоздавшую танцовщицу. Понятно, что все пришли послушать ведущего.
— А сейчас на эту сцену выйдет человек, отягощенный багажом знания, ибо только от большого ума можно отрезать себе хуй! Итак, пиздатый мужик, или хуевая баба. На сцене — транссексуал! Внимательно смотрите ему или ей между ног, и вы все поймете и все увидите сами.
Теперь ясно, как он объявляет Лили. В своем Усть-Зажопинске она вряд ли рассказала об этом. Музыка заглушает гам голосов, Лили манерно появляется, приоткрывая занавес. Платьице на ней скромнее, чем было на снимках... Она довольно-таки коряво выгибается, плохо слышит музыку и, что самое неприятное, все время пытается позировать. Заканчивается музыка, а она так полностью и не разделась. Трахтенберг кричит: «А трусы?» — но Лили с гордо поднятой головой и едва наметившейся грудью покидает сцену. Трахтенберг кричит: «Еще раз! Попытка намба ту!» и снова ставит эту же музыку. Лили не возвращается. Роман объявляет какую-то девицу и исчезает за кулисами. Публика в негодовании: «Обманули, корявую бабу за трансвестита выдаете!»
— За транссексуала! — вопит вернувшийся ведущий.
— Какая разница! Наебали! На-е-ба-ли! На-е-ба-ли! На-е-ба-ли! Верните деньги!
— Хорош бузить! Пей! — обрывает крикуна сосед.
— На-ли-вай! На-ли-вай! — продолжает тот.
Проблема понятна. Худенькая Лили похожа на девушку, может, не очень красивую и не очень хорошо танцующую, но все-таки бабу. Те ее достоинства, которым я позавидовала при нашей первой встрече, — женственность и невысокий рост, здесь только мешали ей. Она проигрывала местным стриптизеркам, а я могла бы здесь стать звездой!
Алкоголь без закуски накрывает и срывает башню, да и организм ослаблен после операции. Хотя я бы еще выпила, но выпивка уже закончилась, а компания больше не предлагает. Им хорошо и весело, а про меня они совсем забыли.
Зато теперь ясно, что Лили фотографировалась в чужих костюмах, а пение ее абсолютно никому не нужно.
Я пошла в туалет, расположенный, как выяснилось, прямо за сценой. Чтобы в него попасть, нужно пройти через эстраду. У туалета на стуле переодевалась Лили, рядом стоял Трахтенберг и отчитывал ее. Она же игнорировала его замечания и всем своим видом показывала, как ей глубоко наплевать на то, что это волосатое быдло про нее говорит, и что его советы ей глубоко до фени. В недавнем прошлом, будучи мужчиной и начальником, я понимала Романа, который заводился все сильнее.
— Ну что тебе непонятно?! Чего ты не догоняешь? — выговаривал Трахтенберг. — Люди не поверят в транссексуала, пока он не снимет трусы. Они будут считать что их обманули! А мы не накалываем, у нас все по-честному. Они нам деньги — мы им правду жизни. Они доллары — мы им пизду! Все бабы раздеваются полностью, и ты не исключение. К тому же тебе, между прочим, платят больше, чем девчонкам, потому что ты больше, чем женщина. Ты — транссексуал!!! Так что иди, уважаемая, и покажи им больше, чем пизду!!!
Лили, изображая глухонемую, продолжала невозмутимо одеваться, когда на пороге возникла еще одна дама.
— Роман, ну вы что? Ну разве вы не можете быть ней полюбезнее? У всех свой предел стыдливости. Кто-то спокойно раздевается, кто-то нет. И если она не хочет, чтобы ее представляли транссексуалом...
— Она хочет, чтобы все думали, что она женщина Хорошо. Тогда пусть честно конкурирует с нашим танцовщицами, а транса другого найдем, — спокойно подвел черту Роман.
Пожалуйста! — взбрыкнула Лили.
На мой взгляд, быковала она зря. Девочки в клубе были хороши... Они были в меру красивы, в меру распущены, в меру хореографически подкованы, следовательно, ни в какой «честной борьбе» Лили не выиграть. Но ее, кажется, успокаивало, что на ее стороне эта дама, жена одного из хозяев клуба. Лили так много рассказывала о своей работе, что сейчас я не нуждалась в комментариях. Я уже знала, что клуб, как и многие из доходных заведений, имеет несколько владельцев, а значит, здесь имеются несколько возможных линий поведения: кто-то любит, чтоб ему лизали жопу; кто-то уважает стукачей; а кто-то предпочитает просто хороших работников. Словом, обычный коллектив, где каждой твари по паре, так сказать, террариум единомышленников.
Лили справлялась с «лизингом» на «брависсимо», а со своими основными обязанностями — на «блевонтиссимо». Нутром я чуяла: время Лили в этом заведении подходит к логическому финалу. Надо бы ей сказать, что она неправа, но она все равно не поймет, а, с другой стороны... может, оно и к лучшему? Мне самой так нужна работа! Лили уже собрала сумку и повернулась ко мне, продолжая игнорировать Романа. В его глазах ясно читалось: «Тебе пиздец!»
Ох, Лили-Лили!!! А она уже подбежала ко мне:
— Пойдем.
— Куда?
— Туда! Вон сидит директор, тебе надо с ним познакомиться! — Она указала на бородатого, на вид приятного, гномоподобного, разухабистого «обезьяна».
Он подливал выпивку таким же гамадрилам, как сам. Я чувствовала себя как в зоопарке. В этот момент «милый обезьян» трансформировался в злобного орангутанга в пылу битвы за территориальную целостность загаженного обезьяньего питомника, его шерсть (борода) встала дыбом, и он набросился на провинившуюся хрупкую официантку. Бешеный павиан стучал ложкой по железной фашистской каске, надетой поверх клоунского парика халдейки, и издавал нечленораздельные вопли. Он, безусловно, был Тарзаном, но официантка никак не смахивала на Читу. Скорее прослеживалась аналогия между
