и я сразу шла в магазин, потом отоваривалась в обед и один раз бегала взять бутылочку на ужин. Кроме того, как-то резко мне все перестали звонить — и тетка с матрасами, и Павел, и Владимир... Не было звонков даже из телефонной компании, предупреждающих об отключении связи.
Про меня все забыли. И как ни странно... когда матрасники угрожали; когда приходила скандалить бывшая жена; когда Вова собачился с Лили и когда Муфлон являлась с искусственными хуями — жизнь казалась более насыщенной, чем сейчас, когда уже никто не беспокоит. В таком одиночестве чувствуешь себя живым трупом.
Поэтому я невероятно обрадовалась, когда однажды позвонила Блевотина, решившая вытащить нас в клуб, где собрались все, кто когда-то работал с Ромкой Трахтенбергом. К тому же там обещали вкусную еду и халявную выпивку, и снова я увидела вокруг себя кучу старых друзей. Сам Роман бегал по клубу, и поговорить с ним так и не удалось, зато познакомились с его друзьями, музыкальной группой «Стоматолог и Фисун».
— Вы что, правда настоящий стоматолог? А как вас зовут? — Лили сразу приободрилась.
— Правда! Леха! — сразу на два вопроса ответил толстый, высокий и лысый тип, больше похожий на Шрека, чем на врача.
— А кто такой Фисун?
— Просто еврей. Хотел стать гинекологом. Не стал! Но посмотреть может!
Лили захихикала, не забывая держать рот закрытым.
— Мы даже выступаем в белых халатах, — продолжал стоматолог.
Он, наверное, уже привык к вопросам о названии группы.
Лили вовсю кокетничала и пыталась подцепить стоматолога Леху, а он был пьян и, принимая ее за обычную крашенную перекисью телку, радостно «подцеплялся». Она уже лишилась зубов за подобную выходку, но все равно никак не могла уразуметь, что обманывать людей себе дороже. А обман ее вскоре раскрылся. Нас, наконец, совсем не вовремя заметил Трахтенберг:
— Леха! Леха, пока ты не стал пидарасом, я должен рассказать тебе правду!
— Какую? — Тот хлопнул рюмашку и с удивлением уставился на друга.
— Леха, тебя соблазняет бывший мужик! Это же транссексуалы, они же у меня в программе работали!
— Да? Точно! Я думаю, где мог вас видеть! — Он снял свою руку с Лилькиного плеча и слегка отодвинулся.
Потом ему, кажется, стало неловко, и он повел себя очень по-джентльменски.
— Нет, я правда могу помочь, если проблемы какие, приходи. — Он достал визитку и вручил Лили.
— Да, проблемы. — Неугомонная дура вновь ожила и завертела хвостом. — Мой бывший оказался настоящим Отелло, хорошо, что не придушил, а только выбил зубы.
Я смолчала о том, что ревность здесь совершенно ни при чем, к тому же, услышав слова «выбил» и «зубы», стоматолог как-то сразу погрустнел. Поняв, что работать все-таки придется, попросил открыть рот, чтобы взглянуть на то, что осталось. Лили распахнула пустую пасть, врач наклонил блестящую голову и оценивающе посмотрел ей в рот:
— Даже не знаю, стоит ли ставить тебе зубы. Они вряд ли будут держаться.
— Почему?
— Организм разрушается, десны сели, штифты держаться не будут... а вроде молодая... Но я могу предложить вставную челюсть, будете на ночь снимать и класть в стаканчик. Днем кусает — ночью плавает. Ха-ха-ха...
— Что?! — Она распахнула глаза.
— Красавец...ца, пойми: ну смысла нет ставить то, что все равно выпадет, и лечить то, что неизлечимо!
Он хлопнул еще одну рюмашку, которая ему, наверное, как слону дробина, только слон этой дробью был уже расстрелян... Вернее даже, убит.
— А к челюсти привыкнете быстро... Да и не очень заметно будет... И удобно: сможете чистить зубы и свистеть! А если есть лишние деньги, то лучше съездите куда-нибудь отдохнуть, посмотрите мир... напоследок...
Лили подорвалась так, как будто под ее стул залезла гремучая змея.
Дома мы продолжили пить. На путешествия у Лили средств не было, но алкоголь — это тоже своего рода путешествие, в том числе и от собственных мыслей и проблем. Врачи говорили, что после операции я проживу десять, максимум двенадцать лет, срок истекал, и мне становилось все страшнее, ведь я старше Лили, операцию нам делали в одной клинике, и, значит, того, что ждет ее, не избежать и мне. Что же дальше???
...Лили куда-то исчезла вместе с частью моих вещей, от нее остались только горы пустых бутылок.
...Как-то я стояла у метро, и Вова проехал мимо. Он смотрел в мою сторону, но сделал вид, что меня не заметил.
...Вдруг приехал Паша вместе с молодым обаятельным товарищем. Они привезли много еды и много выпивки, мы долго сидели на кухне, я веселила их историями про работу в ночном клубе. Друг Паши смотрел на меня во все глаза, как на что-то невиданное.
— Неужели вы правда голая танцевали? — все переспрашивал он.
— Да! А чего тут такого? Чего нам, здоровым бабам, бояться?!.
И даже не помню, как и когда отправилась спать. Ночью мне снился Вова, его сильные уверенные руки ласкали мое тело...
И с утра дико болела голова...
И Паша почему-то кричал на меня...
И его крики эхом гуляли в пустом черепе...
Я мало что поняла, кроме того, что он приревновал меня к своему товарищу, но больший бред даже невозможно себе представить! Однако сын угрожал, что ни-когда больше не приедет ко мне, отчего становилось безумно обидно.
...Потом я пыталась сдать бутылки, их оказалось так много, что я могла выручить за них вполне приличную сумму. А в очереди случилась совершенно неожиданная и страшная встреча — я нос к носу столкнулась с Изольдой, которая тоже... сдавала бутылки. Она совсем заросла щетиной, женского в ней не было ни капли. Мы сдали бутылки и взяли по пиву.
Она рассказала, что приехала в Красноярск, где от нее все шарахались как от огня. Мать-бухгалтер поддерживала ее, но в прошлом месяце умерла от инфаркта — смерти, больше свойственной мужчинам. У нее на работе начались проблемы, пошли проверки, и оказалось, что у фирмы серьезная недостача. Все сбережения матери пошли на ее покрытие, но этого оказалось мало, и квартиру у них тоже отобрали. Оказавшись в возрасте шестидесяти пяти лет на улице, без всяких перспектив, зато с великовозрастной бездельницей на руках, женщина едва не лишилась рассудка. Или просто не успела, инфаркт убил ее раньше. Изольда собрала свои вещи и рванула на перекладных прочь из города. Через полгода вновь добралась до Питера.
— Хочешь, можешь пожить у меня, — предложила я, потому что оставаться одной мне уже было невмоготу.
— Нет, мне будет неудобно на работу ходить.
Работала она в поездах, продавала пиво и лимонад.
И еще подрабатывала уборщицей на вокзале, за что ей там же предоставили комнатку для жилья. Она сообщила, что совсем неплохо устроена и даже руки уже привыкли и перестали болеть. Наверное, дела у нее и правда идут неплохо. Инка даже дала мне денег, и я снова пошла в магазин.
...Потом я снова встретила того самого психиатра. Он сидел у моей кровати, а стены в квартире кто- то перекрасил в идиотский белый цвет. И все люди ходят в белых халатах. Или я не дома?
— Лежите, лежите, — мягко говорил психиатр. — Вам надо лежать.
Я не чувствую и не вижу правую руку, а что с ней, мне не говорят. Хотя понимаю, что просто лежу
