— Скока-а? Нет, дай мне мою одежду — я уйду. Я не вынесу твоего позора! В таком возрасте. С таким чудным голосом.
— Позор, ты думаешь? — растерялась она.
— Конечно… Давай выпьем за то, чтобы никогда тень позора не легла на наши седины!
И мы с ней дерябнули. Потом хлопнули ещё. Девушка всё сильнее задумывалась, а может, девятнадцать — это действительно много? А может, и правда — пора. Я подливал масла в огонь, типа, разве же она не знает, что быть девственницей в двадцать — это вообще клеймо. Не нужна никому, что ли? Это не оценят. Она как-то быстро сломалась. Позже она призналась, что её соседка уж очень хорошо отзывалась о моих фантастических способностях. У неё перебывало немало парней, и она в этом точно разбирается. А также посоветовала, что если уж лишаться невинности, то с грамотным парнем.
Это было приятно.
Наверное, слушок, что я умело лишаю невинности, пополз обо мне, и меня пригласила для этой цели ещё одна девочка. Сказала, что до неё, как бы это сказать, дошли слухи о моей компетентности. А она знает, что первый раз важен, и хочет, чтобы все прошло хорошо. К несчастью, когда видишь такое циничное отношение к сексу, ты тоже начинаешь подыгрывать. К тому же, когда она меня встретила, я был не совсем трезв. Чего она в некотором своём волнении не заметила.
— Ну ладно. Раз ты хочешь, давай, — снисходительно согласился я. А чего не согласиться? Идёшь себе по коридору, а тебя зовут девственности лишить. — Девочка ты симпатичная, поэтому работать буду бесплатно. Ну, пошли к тебе.
В комнате я и вовсе заигрался настолько, что все свёл к клоунаде: «Ну, раздевайся. Нет, не так. Медленно. Лучше раком встань…» Потом стал надевать на член очки. Типа, посмотри, кисанька, какого крокодила мы сейчас будем трахать. Так и не довёл дело до конца. И всё же, возвращаясь к вопросу о девственности и целомудрии, — разве можно её считать невинной после такого моего визита?
…Все эти случаи, что естественно, делали меня увереннее и увереннее. Появился сытый цинизм. Так, однажды я заявился к очередной претендентке и, не считая, что нужно тратить время на долгие уговоры, сразу перешёл к делу: «Ну, чего, будем сегодня трахаться?»
— Не, не, не. Посиди лучше, поешь.
Бедная девочка. Всё-таки, я ей тоже нравился.
— Ну ладно. Поем… А трахаться будем?
— Нет.
— Ну ладно. Тогда я ухожу.
— Да подожди ты.
— А чего ждать-то? Пойду. А то так и не потрахаюсь сегодня.
В первый раз я ушёл ни с чем, во второй. А в третий раз у неё сидели подружки.
— Так мы будем трахаться или нет? — снова настойчивым шёпотом сразу возле двери осведомился я.
— А просто с нами посидеть не можешь?! У меня же подруги.
— Короче, жду пятнадцать минут, если чёткого ответа не будет, — уйду. Че, актрисок мало, что ли?
Просидел пятнадцать минут. Поболтал с дурами. Посмотрел на неё. Глазами она показала: «Нет». Встал и пошёл к двери. Возле двери меня догнали. Это было согласие.
С этой дамочкой мы встречались ещё несколько лет. Потом у неё появился муж, но нам не было до него никакого дела. Надо заметить, что она была очень раскованна в сексе. Просто класс. Но после секса её сразу хотелось куда-нибудь отправить. Говорить с ней было особо не о чём.
Опытность моя в общении со студентками объяснялась ещё и тем, что этот институт не был моим первым учебным заведением. Как говорилось ранее, за спиной уже была пара лет отсидки на филфаке. Достоинством тёток-филологов было то, что они действительно хотели учиться; недостатком — что, насколько они были умны, — настолько же и страшны. Есть даже старый студенческий анекдот.
Как выбирали королеву красоты филфака. Выбрали настоящую бабу Ягу. После конкурса девочки с физфака и матфака сказали ей: «Какая из тебя красавица, ты ведь такая же страшная, как и мы!» На что она ответила: «Зато на филфаке я самая красивая».
Ещё я короткое время учился на стоматолога, решив идти по стопам матери. Вообще-то мне больше нравилась кардиология, но я тогда рассудил, что стоматология выгоднее. Сердце у человека одно, а зубов тридцать два. Значит, пациенты будут приходить чаще.
Однако быстро разобравшись, что медицина — это не мой конёк, покинул этих юных Гиппократов, но успел познакомиться со студентками. Докторицы сильно отличались от студенток культуры. В «кульке» все были фифочки: главное для них — произвести впечатление. В «мёде» более вдумчивые, серьёзные. Их даже звали по имени-отчеству. Ту, с которой я там сдружился, звали Анна Сергеевна. Она была на две головы меня выше, сейчас из неё вышла бы модель, а тогда мне ужасно льстило, что такая восхитительная дылда общается со мной, презренным.
Правда, Анна Сергеевна, или А.С., без боя не далась мне ни разу. То есть она спокойно впускала меня в свою комнату, мы с ней выпивали, после чего я спрашивал: «Ну чего, будем трахаться?»
— Нет! — в ужасе кричала она и начинала карабкаться от меня по шкафам и по стенам. Залезала под кровать. Я имел её там, где ловил: на шторах или в холодильнике. Для неё это, по-видимому, было как «весёлые старты», и в итоге этого побоища она всегда давала. И, как мне кажется, получала удовольствие. Хотя лежала, как корабельная сосна. По крайней мере, это было необычно, и других таких девчонок, — которые бы дрались, кусались, катались по полу, — у меня никогда не было. Я только читал о таких, которые получают удовольствие от борьбы.
Наша связь закончилась внезапно. Однажды я ехал к ней и увидел, что она идёт с другим молодым ковбоем-рецидивистом. И вот тогда я решил — все!
Но если почти все мои романы — за парой исключений — заканчивались без серьёзных последствий — «подарил цветочек и всё» — то в общежитии народ начинал потихоньку жениться. Так, самый первый мальчик в нашей группе женился на страшной, как крокодил, девочке (вскоре он пошёл в загс и тихо развёлся). Причина браков в общежитии была банальна. Часто мальчик женился на девочке только потому, что она согласилась ему дать, если он женится. Он обещал ей это (в момент перевозбуждения), а потом приходилось расплачиваться. Что же ему делать, если очень хочется. Проституции в те времена почти не было. Точнее, нам она была недоступна. Вот и сходили с ума, совершали глупые поступки, то есть женились.
Ещё сильнее потрясло всех известие, что композитор из Казахстана, прыщавый гений из параллельной группы, — тоже всё. В смысле, вперёд ногами… в ЗАГС. Причём женился на какой-то жуткой — то ли бурятке, то ли монголке — девушке с маленькими хитренькими глазками и с крайне неинтересной, похожей на пингвина, внешностью.
Она, в отличие от симпатичных девочек, — уверенных, что они спокойно выйдут замуж, — относилась к девушкам противоположной категории; а эти всегда сомневаются в замужестве и начинают искать разные кривые пути, как бы и им добиться того же. И пингвиниха стала спать с молодым композитором. По всей видимости, это была его первая, если можно так выразиться, женщина. И единственная, кто не посмотрел с презрением на его невзрачное табло. Этим она его и купила. Они трахались по полной программе в её комнате, только шум стоял и вой. Потом она сумела убедить поэта-песенника, что их бурный тупой секс — и есть настоящая любовь! На каникулах она пригласила его в гости в родной Свердловск. Едва мальчик переступил порог дома, как его пассия звонко и радостно объявила: «Дорогие родители, это мой жених. И у нас с ним будет свадьба!» Несчастный мальчик, конечно же, оторопел от такого поворота событий. Но на него смотрели возбуждённые от волнения родители. К тому же он находился на «вражеской территории». И он сказал: «ДА».
Когда об этом узнали — институт встал на уши. У всех на глаза наворачивались слезы, особенно когда видели, как он, безумный, радуется. Когда они объявили о свадьбе, мы отговаривали: «Подумай, ты сейчас ещё молодой и некрасивый. Но погоди немного, заматереешь, станешь известным, телок у тебя будет миллион. Ты же талантливый и сейчас сам себя губишь». Он отнекивался. Говорил, что раз он обещал, то слова не нарушит. Приличный человек. Наш однокурсник, ездивший к нему на свадьбу, рассказывал, что его мама там рыдала.
Через три года у него уже было двое детей и, соответственно, никаких путей для отхода. «Красавица-
