Песна приближается к Тетии. Слышен идущий от него запах несвежего мяса и грубого вина. Магистрат берет Тетию за подбородок ухоженными пальцами, по лбу девушки скатывается капелька пота.
— Так что ты решила, юная Тетия? Мир и дружба? Тогда завтра, когда, думаю, ты завершишь сей божественный труд, принеси скульптуру ко мне в дом. Или же предпочтешь забрать слепого и беспомощного мужа и навсегда покинуть селение?
Глава 19
— У меня прямо мурашки по телу! — Тина в банном халате выходит из ванной и присаживается у туалетного столика. — В жизни не ходила в морги. Если честно, даже трупов ни разу не видела, разве что у «Six Feet Under».[17] Может, позвонишь своим друзьям в полиции и попросишь, чтобы меня подключили к делу?
Том пристально смотрит на ее отражение в зеркале, убранном в дубовую раму.
— Шутишь?
— Нет, нисколечко. Мне интересно. Пойми, я никого не хочу обидеть, но расследование убийства в Венеции — сюжет стоящий.
Тина расчесывает мокрые волосы.
— Я думал, ты о путешествиях пишешь.
— О них тоже, но я, в конце концов, писатель. Журналист. Могу написать о кулинарии, спорте, моде — даже об убийстве, если цену предложат достойную.
Том сам не замечает, как встает у Тины за спиной. Начинает поигрывать с ее волосами. Наслаждается идущим от них запахом свежести.
— Так ты, значит, на этом деньги хочешь сделать?
— Ну да. Само собой. — Тина улыбается, глядя на отражение Тома. Кладет ладонь ему на руку. — Именно так и живет странный народ здесь, по другую сторону церковной стены. Бедные души тоже имеют право на жизнь. Мы делаем что-нибудь, и кто-то нам за это «что-нибудь» платит.
Выпустив из рук волосы Тины, Том смотрит на нее с любопытством.
— Думаешь, священники не работают? Простой человек не видит нашего труда, а между тем средний приходской священник отрабатывает до сотни часов в неделю. Я сам вкалывал по двадцать четыре часа семь дней в неделю.
Тина откладывает на столик расческу.
— И что же ты делал?
Том смотрит на нее сердитым взглядом.
— Нет-нет, ты продолжай, мне интересно. Что же вы такого делаете, как не бормочете себе набор зазубренных молитв или безголосо поете песни караоке — ой, прости, гимны — в ожидании, что толпа сварливых стариканов оставит вам чаевые под конец шоу?
— Ты ведь меня поддеваешь?
Тина улыбается.
— Ага. Ты, смотрю, схватываешь на лету. Именно этим мы, женщины, — особенно коварные журналистки — и занимаемся. Под-де-ва-ем людей.
Том не может не улыбнуться в ответ.
— Я не ошибусь, предположив, что ты не веришь в Бога?
— Прости, нет. Благословите меня, отче, ибо я согрешила. Прожила тридцать два года и признаюсь, что ни капли не верю в религиозную муть. По-моему, все церкви — дома мошенников, любая религия — бизнес, а всех телепроповедников, клянчащих у меня деньги, следует запереть в одну большую клетку. Пусть утомляют друг друга своими речами, пока не сдохнут долгой мучительной смертью.
— Ну, с последним пунктом я согласен. Но вот в остальном — приходится признать, мы во мнениях расходимся.
На какое-то время Тина умолкает. Ей кажется, что лучше бы прикусить язык, однако журналист в ней берет верх:
— Как ты можешь защищать религию, если сам от нее отвернулся? Бросил полотенце на ринг, сказал: «Ну все, с меня хватит» — и ушел? — Она смотрит на него в зеркало и видит, что задела Тома за живое. — Слушай, по-моему, ты правильно поступил. Иначе не сидел бы тут со мной в одной комнате и не…
Том перебивает ее:
— Тина, я вовсе не перестал верить в Бога. Я лишь разуверился в себе. Разница есть, и большая.
— Тогда верни веру в себя. — Тина разворачивается к Тому лицом и берет его за руки. — Я вот верю в тебя больше, чем в любого бога. Давай не будем ссориться по таким пустякам. Жизнь слишком коротка для этого.
Том целует ее в лоб.
— Прости, я взвинчен… Знаешь, я приехал сюда, чтобы отвлечься, забыть прежнюю жизнь. Точнее, чтобы забыть смерть. Но едва снял пасторский воротничок, как по самое горло ушел в дело о другом убийстве.
Тина встает рядом.
— Том, ты на верном пути. Помогаешь людям, творишь добро. И от этого тебе становится легче.
Том выдавливает улыбку.
— Ага, вот только, «творя добро», я и угодил в переплет.
И почему, поражается Тина, все мужики — даже бывшие священники — такие пессимисты, когда доходит до личного?
— Том, у тебя есть выбор. Позвони проклятым карабинерам, любителям устроить шоу ужасов, и откажись. — Она указывает на телефон у кровати. — Скажи: «Простите, ребята, я не с вами».
— Не могу.
Она обнимает его за пояс.
— Да, знаю.
— Тогда зачем предлагаешь? — удивленно спрашивает Том.
— Именно так, — Тина едва сдерживает смех, — женщины и заставляют мужчин понять, что они на верном пути.
Том слегка хмурится.
— Женщины все такие хитрые?
— О, милый, — просияв, говорит Тина, — тебе еще столькому предстоит научиться.
Том снова касается ее влажных волос, мягко целует в губы, и его руки скользят под полы халата.
— Ну так научи меня.
Capitolo XVI
При взгляде на Латурзу-целителя мало кто скажет, что лекарь пребывает в добром здравии.
Сегодня он выглядит на все прожитые им годы. Кости ломит, голова не держится прямо, а руки дрожат. Вдобавок память совсем не та, что была прежде.
