жакет из красной итальянской кожи и серый кашемировый джемпер поверх белой блузки с высоким воротником. У Валентины слабость к одежде, и денег на обновки уходит куда больше, чем на пропитание. Что, в принципе, думает Валентина, неплохо: будь все наоборот, она не влезла бы ни в одну вещь из тех, что ей нравятся. Когда выходит Том, девушка машинально подмечает: он в тех самых джинсах, серой футболке и сером балахоне, какие носил при первой встрече.
— Buongiorno! — бодро приветствует Том Валентину, аккуратно ступая на палубу карабинерского судна. — Боюсь, я не любитель водных прогулок. Предпочитаю твердую землю под ногами.
— И это вы-то, житель Лос-Анджелеса! — дразнит Валентина Тома, когда он чуть не падает в сторону кормы, где реет итальянский флаг. — По моим данным, в Калифорнии вы из океана не вылезали.
Том вздрагивает.
— Пальцем в небо, лейтенант. Если честно, то я даже плавать не умею. И вообще воды боюсь.
Валентина озадаченно смотрит на него, не в силах понять, шутит парень или нет.
— Идемте внутрь, я вас кофе угощу.
Тому приходится согнуться чуть ли не вдвое, чтобы войти в узенькую рулевую рубку.
— Мой лучший друг погиб, когда катался на водном мотоцикле в Малибу. Я в тот момент был вместе с ним в воде. — Тому не с первого раза удается захлопнуть за собой дверь. — Я мог оказаться на его месте… С тех пор держусь от воды подальше.
— Соболезную.
— Спасибо. А нам далеко плыть?
— Минут пять. Может, и все десять — зависит от трафика. — Валентина наливает кофе из металлического термоса себе и Тому.
— Дорожные пробки на воде? — удивляется Том. Бывает ли такое?
Едва их лодка оказывается среди водных такси, гондол и рабочих суден, как он понимает, что имела в виду лейтенант.
— Майор Карвальо и судмедэксперт профессор Монтесано ждут нас на месте, — говорит Валентина, а сама думает: сказать или не сказать Тому, что ему неплохо бы обновить гардероб. Но решает промолчать. — Вы прежде бывали в моргах?
Том кивает.
— К несчастью, да. И не один раз. Не в порядке криминального расследования, конечно. Только сопровождал родственников погибших. Иногда — чтобы опознать тело насильника или какого-нибудь бомжа, у которого никого нет.
— Простите, — извиняясь, улыбается Валентина, — морг не самое лучшее место для начала нового дня.
Том в ответ пожимает плечами.
— Я предпочел бы вообще туда не ходить, но если уж долг зовет, то я лучше начну день в морге, чем его там закончу.
Минут двадцать спустя Том жалеет о сказанном.
Облаченный в халат, он стоит у побелевшего тела пятнадцатилетней Моники Видич и чувствует себя столь же отвратительно, сколь и в ту ночь, когда убил двух отморозков.
Том ясно расслышал и понял, что ему только-только сообщил майор Карвальо, и все равно переспрашивает:
— Ей вырезали печень?!
— Si, — виноватым голосом отвечает Валентина. — Простите, что сразу не сообщили. Нам показалось, будет верно, если мы расскажем о деталях на месте.
— Вам плохо, синьор? — справляется патолог, заметив на лице Тома выражение боли. — Может, прервемся ненадолго?
Том отрицательно мотает головой:
— Нет. Нет, я себя хорошо чувствую. Давайте продолжим.
Он смотрит на Валентину, и лейтенант отводит взгляд. Она помнит свое обещание, что после этой встречи карабинеры отстанут от Тома раз и навсегда. Как бы не так, все только начинается.
Глава 24
Солнце в небе скрывается за облаком, и Антонио Паваротти грузится на старую семейную лодку. Направляет ее в сторону острова Марио; смотрит на часы: на месте он будет на двадцать минут раньше, а значит — можно проплыть в сторону лодочного сарая и замерить там глубину. Антонио сбавляет скорость, перед тем как войти в один из транспортных каналов лагуны.
Эту лодку — старый двадцатисемифутовик — купил еще отец, Анжело Паваротти, лет двадцать назад. И подарил затем сыну на двадцать первый день рождения. Десятилетиями семья бережно заботилась о лодке. За последние несколько лет Антонио отремонтировал ее капитальным образом. С любовью заменил иллюминаторы и починил старенький дизельный двигатель. Дальше Антонио планирует обновить синий корпус — он постоянно требует ухода и вибрирует на особенно крутых волнах. И скоро Антонио понимает: тянуть больше нельзя. Следуя за сорок первым водным автобусом (до Ферровиа и Мурано), он попадает в кильватер — ощущение такое, будто тебя волокут за ноги по вспаханному полю.
Антонио наливает себе чаю из термоса и ставит его обратно в держатель в передней части рулевой рубки. Антонио постарался на славу, восстановив рубку: обшил все панелями полированного дерева и начищенной медью. В рубке есть камбуз, оборудованный своенравной газовой плиткой о двух конфорках, на которых в свое время было разогрето немало матушкиной стряпни. В задней части — спальная каюта со складной койкой на одно или два места.
Сквозь завесу брызг и тающий туман виднеется остров Сан-Микеле, но мысли Антонио обращаются вовсе не к праотцам и прочим душам, нашедшим покой на острове-кладбище. Вспоминаются приятные моменты, проведенные на лодке: первая поездка с отцом и матерью, рыбалки с друзьями-коллегами, милые сердцу прогулки с подружками еще до того, как он съехал от родителей и начал взрослую жизнь.
Последнее воспоминание Антонио удерживает в голове подольше — и, улыбаясь, включает плитку с розжигом, чтобы прикурить от нее первую задень сигарету. Скоро он бросит курить. Может, даже сразу, как только закроет текущее дело. То-то мама обрадуется.
На какую-то долю секунды Антонио замечает неладное. Воздух словно исчез из рубки. Его будто кто- то высосал через гигантскую невидимую соломинку. В ушах возникает резкая боль, и тело Антонио содрогается. Металлический кожух плиты шрапнелью ударяет в лицо. Время замедляет ход, и Антонио видит, что происходит, как при замедленной съемке, но поделать уже ничего не может.
Он ослеп, и мир вокруг завертелся.
Над водами лагуны разносится грохот от взрыва газа. В лицо Антонио ударяет вода. Туристы на корме водного автобуса смотрят на взрыв, раскрыв рты. Ужаснувшись, не сразу понимают, что именно произошло.
Серую дымку разгоняет облако оранжевого пламени, вслед за которым идут клубы жирного черного дыма.
Взлетают в небо и падают на волны деревянные и пластиковые щепки. Проходящие мимо суда выключают моторы. В опустившейся зловещей тишине люди боятся плыть дальше.
Пламя постепенно спадает. Среди лоснящихся пятен масла и бензина, среди обломков лодки виднеется тело Антонио Паваротти.
Capitolo XIX
