— Ну-ну, — приговаривает Том, возвращая Валентине вертикальное положение и закрывая дверь. — Аккуратнее.
Пробормотав что-то невнятное, Валентина неверной походкой идет к кровати Тома.
Он следит за девушкой, боясь, как бы та не упала. Потом спохватывается: на нем же только трусы, из тех, что подарила Тина. Быстренько усадив Валентину на край кровати, Том говорит:
— Простите. — Хватает со спинки стула штаны, влезает в них и спрашивает: — Вы как?
Уставившись себе в колени, Валентина слабенько улыбается.
Понятно… Том находит бокал и, наполнив его водой, бережно отдает Валентине:
— Вот, выпейте. Поможет.
Отхлебнув глоток, девушка извиняется:
— Простите… Простите, что разбудила. Не могу одна сегодня.
Видя смущение и беспокойство Валентины, Том даже забывает, что она пьяна.
Садится на кровать рядом и подносит стакан ей к губам.
— Не волнуйтесь вы так. И пейте, пейте. Кофе нет, а трезветь надо.
Оттолкнув руку Тома, Валентина смотрит на него жалостливым взглядом.
— Не хочу я трезветь, — говорит она. — Я с ума схожу, Том. Больно так, будто я вот-вот рассыплюсь на миллионы кусочков.
Забрав у Валентины стакан, Том отставляет его на пол и обнимает девушку за плечи.
Она утыкается лицом в его голое плечо. Обняв Валентину второй рукой, Том крепко притягивает ее к себе.
Начинается все с крохотного вздоха, похожего на первое дыхание новорожденного ветра, и выплескивается в череду неуправляемых всхлипов. Валентина крепко прижимается к Тому и рыдает так сильно, что вскоре от спазмов начинают болеть мускулы.
Дождавшись, когда Валентина выплачется, Том укладывает ее у себя на кровати, а сам идет прогуляться.
Небо чернильного цвета, и немногие звезды похожи на рассыпанные по черному бархату алмазы. Мрачноватая пустота улиц и тишина делают Венецию заброшенным кинопавильоном. Ноги сами выводят Тома к берегу, хотя он этого не замечает. Думает о Валентине — о ее горе, о том, как она учится принимать потери, и об опасностях, поджидающих лейтенанта на стезе борьбы со злом и смертью. Вспоминает Том и о Тине, о ее предательстве, о том — если честно, — как он скучает по ней. Как разум сыграл с ним злую шутку, заставив увидеть Тину на острове Марио.
А еще Том думает о другой женщине.
О Мере Тэль, отвязном личном секретаре миллиардера.
К тому времени как он возвращается в номер, Валентина уже спит. Том накрывает ее одеялом, берет сотовый и снова выходит из номера.
У балаболки Меры Тэль имеется татуировка в виде слезинки в уголке левого глаза. Точно такую Том видел больше десяти лет назад у одного смертника в тюрьме Сан-Квентин.
Два месяца проработал Том в этом узилище. Выслушивал исповеди заблудших душ, увязших в лимбе апелляционных процессов и ожидающих отмены казни до самого момента, когда цианистый калий потечет по их жилам.
Татуировка-слезинка была у одного молодого смертника. Жестокого, но необыкновенно харизматичного.
Звали его Ларс Бэйл.
Очень талантливый и полный страсти художник. Однажды за нарушение какого-то мелкого тюремного правила охрана перевернула его камеру и конфисковала все работы и художественные принадлежности. Бэйл отомстил: собственными фекалиями написал на стене камеры портрет начальника тюрьмы.
Всего Том приходил в камеру к Бэйлу раз двадцать. Правила запрещали спрашивать о преступлениях заключенных, однако о похождениях Бэйла Том знал. Охранник описывал его как нового Чарли Мэнсона.[40] Говорил, Бэйл — конченый псих; когда-то заправлял сектой, похитил группу туристов из тематического парка и убил. В прессе тот случай окрестили «Убийства в Диснейленде».
Прикончив жертвы, преступники размазали их кровь по алтарям лос-анджелесских церквей.
Глава 48
Начальник Герри Макфол уже собирается покинуть рабочий пост и отправиться на вечернюю партию в гольф, как тут ему сообщают: на международной линии — некий Том Шэман.
Улыбнувшись, начальник велит соединить. Том Шэман, как же, как же! Напористый молодой священник. И побоксировать не дурак. Макфол во время одного из визитов даже позволил ему спарринг с одним проверенным заключенным. На кулаках Том оказался силен.
— Начальник Макфол слушает.
— Начальник, простите за беспокойство. Это отец Том Шэман… бывший отец Том. Не знаю, может, вы помните меня…
— Ну конечно, я вас помню. Вы тот левша, чей хук ведет сам Господь Бог. Чем могу помочь, Том?
— У вас еще содержится заключенный по имени Ларс Бэйл?
Макфолу даже проверять не надо.
— Да. К счастью, ему недолго осталось. Подписали его приговор.
Тому всегда было тяжело узнавать о вынесении смертного приговора, и потому обыденный тон начальника тюрьмы на секунду обескураживает.
— Том, вы еще на связи? Слышите меня? Алло, Том?
— Да, здесь, я слышу вас. — Том усилием воли заставляет себя думать о деле. — Бэйл по-прежнему рисует?
Проверив время по наручным часам, Макфол закрывает ноутбук.
— Рисует ли? Как одержимый! Работ на целую галерею хватит. Он и на казнь с кистью в руке отправится.
— Телефонные разговоры ему дозволены? Можно меня соединить с ним?
— Это еще зачем? — подозрительно интересуется Макфол. — Его апелляцию отклонили.
Как бы объяснить поточнее? Не скажешь ведь, что неким образом нашлась связь между убийствами в Лос-Анджелесе десятилетней давности и свежими преступлениями в Венеции. И что в обоих случаях оттенок убийств — сатанинский.
— Начальник, я сейчас в Венеции и помогаю карабинерам распутать одно дело. Думаю, разговор с Бэйлом облегчит задачу.
Макфол снова смотрит на часы. Если организовать разговор сегодня, прямо сейчас, то прости-прощай игра в гольф.
— Завтра, Том. Перезвоните завтра в шесть пополудни — по вашему времени, — и я посмотрю, что можно сделать.
— Спасибо, — говорит Том и уже хочет повесить трубку, но тут его мозг пронзает одна мысль. — Простите, начальник. Вы сказали, что уже назначена дата казни Бэйла.
— Так и есть.
— Когда его казнят? Сколько осталось?
Макфол невольно усмехается.
— Уж не знаю, намеренно ли подогнали дату канцелярские крысы, но казнить этого сатанинского сукина сына мы будем в шесть утра шестого июня. Шесть — шесть — шесть. Надеюсь, Бэйл оценит иронию.
