Вилфрид отказался уволить его с должности своего секретаря.
Фидельма поморщилась — слишком уж жестоки наказания у саксов.
Настоятельница Аббе продолжала, не заметив отвращения на лице Фидельмы.
— Ходят слухи, что Сиксвульф похож на сороку. Он не может устоять перед желанием заиметь блестящие и необычные вещицы, которые ему не принадлежат.
Фидельма переглянулась с Эадульфом.
— Ты хочешь сказать, что Сиксвульфу нельзя доверять? Что он может солгать?
— Не в таком деле, как его посредничество между Вилфридом и Этайн. Вилфрид доверяет Сиксвульфу, как никому другому; вероятно, еще и потому, что может в любой момент приказать убить Сиксвульфа или изувечить его. Страх способствует укрепленью доверия.
Она помолчала и продолжила:
— Но Этайн из Кильдара не имела права заключать подобные соглашения от имени церкви Колумбы. Когда я увидела, что этот лукавый червь — Сиксвульф — прокрался в комнату Этайн, я поняла, что затевается. Я пошла к Этайн, чтобы выяснить правду. Ведь это было бы предательство.
— И как Этайн ответила на твои увещевания?
— Она рассердилась. Но откровенно призналась во всем. Она оправдывалась тем, что-де лучше уступить в малом и незначительном и усыпить бдительность противника, внушив тому ложную уверенность в победе, чем с первой же минуты начать с ним бодаться, как коровы рогами.
Внезапно глаза настоятельницы Аббе сузились.
— Я только что поняла — не думаете ли вы, что эта ссора могла быть причиной убийства? Что, может быть, это я…
Настоятельница усмехнулась этой мысли, и Фидельма заметила, как пристально Аббе разглядывает ее своими светлыми глазами.
— Убийства нередко случаются, когда человек теряет самообладание в споре, — спокойно ответила Фидельма.
Настоятельница Аббе рассмеялась, искренне и весело.
—
— Но ты же сама сказала, что поражение церкви Колумбы в Нортумбрии вовсе не пустяк, — настаивал Эадульф. — Для тебя это важно. Ведь ты решила, что Этайн предает свою церковь. Все вы так решили.
На мгновение Аббе утратила выдержку и ответила Эадульфу взглядом, исполненным злобы и ненависти. На мгновение лицо ее застыло подобием маски Медузы-Горгоны, а затем она холодно улыбнулась.
— Ради этого не стоило ее убивать. Увидеть своими глазами, как падет твоя церковь, — разве это не худшая кара?
— В котором часу ты ушла от Этайн? — осведомилась Фидельма.
— Что?
— Когда после этой ссоры ты ушла из кельи Этайн?
Аббе спокойно обдумывала вопрос, чтобы дать точный ответ.
— Не могу вспомнить. Я пробыла у нее всего минут десять или немногим больше.
— Кто-нибудь видел, как ты уходила? Сестра Ательсвит, например?
— Не думаю.
Фидельма вопросительно взглянула на Эадульфа. Ее напарник кивнул в знак согласия.
— Хорошо, мать настоятельница. — Фидельма встала, вынудив Аббе последовать ее примеру. — Возможно, нам понадобится задать тебе еще кое-какие вопросы. Потом.
Аббе улыбнулась им.
— Я буду здесь. Не бойтесь. Воистину, сестра, тебе следует посетить нашу обитель в Колдингеме и самой увидеть, как без греха можно наслаждаться жизнью. Ты слишком красива, слишком молода и полнокровна, чтобы на всю жизнь принять римский принцип безбрачия. Воистину, разве Августин из Хиппо не писал в своих
Настоятельница Аббе гортанно рассмеялась и вышла, а Фидельма отчаянно покраснела.
Она обернулась, но, встретив довольный взгляд Эадульфа, пришла в ярость.
— Итак? — бросила она.
Улыбка на лице Эадульфа погасла.
— Я не думаю, что Аббе убила Этайн, — поспешно сказал он.
— Почему же нет? — отрывисто возразила она.
— Во-первых, она женщина.
— Разве женщина не может совершить убийство? — усмехнулась Фидельма.
Эадульф покачал головой.
— Может. Но когда мы только что увидели тело Этайн, я сказал: не думаю, что у женщины достало бы сил удерживать настоятельницу и перерезать ей горло так, как это было сделано.
Фидельма закусила губу и успокоилась. В конце концов, сказала она себе, что ее рассердило? Аббе явно говорила ей приятное и при этом не лгала. Рассердили ее не слова Аббе. Это было что-то другое, что- то, сокрытое в глубине ее самой, чего она не может понять. С мгновение она смотрела на Эадульфа.
Монах-сакс ответил ей смущенным взглядом.
Фидельма поймала себя на том, что первой опустила глаза.
— А что бы ты сказал, поведай я тебе, что видела, как брат Торон, монах-колумбианец, встретился с Вульфриком у боковых ворот монастыря сегодня вечером и, по всей видимости, вступил с ним в сговор?
Эадульф поднял бровь.
— Ты хочешь сказать, что это было на самом деле?
Фидельма утвердительно кивнула.
— Полагаю, для такой встречи может быть множество причин.
— Может, — согласилась Фидельма, — но среди них нет ни единой, которая меня удовлетворила бы.
— Брат Торон был одним из посетителей настоятельницы Этайн, верно?
— Одним из тех, кого мы еще не допросили.
— Это не было делом первой необходимости, — заметил Эадульф. — Торона видели, когда он вошел в келью Этайн. Это произошло рано утром. Ее же видели живой после этого посещения. Последним посетителем был, как известно, Агато.
Фидельма некоторое время пребывала в нерешительности.
— Думаю, нам следует переговорить с Тороном, — сказала она.
— А я думаю, что прежде всего нам следует пригласить Агато и поговорить с ним, — возразил Эадульф. — Он гораздо более важный подозреваемый.
И каково же было удивление Эадульфа, когда Фидельма согласилась с ним без всяких возражений.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Агато. Худой жилистый человек с тонким узким лицом. Кожа у него темная, лицо выбрито кое-как. Глаза, чернотой спорящие с густыми волосами. Губы тонкие и алые, как если бы он накрасил их соком ягод. Фидельма не могла отвести взгляда от его выпуклых век, полузакрытых, как у хищной птицы.
Священник нахмурился, войдя в комнату.
— Я протестую. Зачем меня сюда призвали? — сказал он на франкской латыни.
— Я принимаю твой протест, Агато, — ответила Фидельма на том же языке. — Кому мне его передать? Королю, епископу Колману или настоятельнице Хильде?
Агато презрительно тряхнул головой, словно отвечать было ниже его достоинства, прошел и сел.
