знакома с Ательнотом?
Фидельма покачала головой.
— Я прибыла сюда всего лишь час назад, мать настоятельница.
Этайн поджала губы и неодобрительно скривилась.
— Он встретил и сопроводил нас по приказу короля Освиу и епископа Нортумбрии. Ательнот столь откровенно высказывался против ирландского учения и нашего влияния в Нортумбрии, что это можно было бы счесть для нас оскорбительным. Будучи рукоположен в сан священника нами, он рьяно отстаивает интересы Рима. Однажды мне даже пришлось удерживать одного из наших братьев, чтобы тот не оскорбил Ательнота действием, настолько грубо он хулил наш церковный обычай.
Фидельма равнодушно пожала плечами.
— Судя по тому, что я слышала, мать настоятельница, диспуты о церковных обрядах вызывают немалое напряжение и споры. Подумать только, что такое возможно — чтобы такие страсти разгорелись из-за определения правильной даты Пасхи… Этайн скривилась.
— Тебе следует запомнить, что здесь Пасха обозначается словом Эостр.
Фидельма нахмурилась.
— Эостр?
— Саксы приняли от нас большую часть христианского вероучения, однако что касается праздника Пасхи, они настаивают на своем — называют по имени своей языческой богини плодородия Эостр, обряды в честь которой совершают в весеннее равноденствие. В этой стране до сих пор слишком много языческого. Сама убедишься, сколь многие здесь по-прежнему исповедуют своих старых богов и богинь и сердца их поныне полны ненависти и жаждут войны.
Настоятельница Этайн вздрогнула.
— Чую, Фидельма, трудно тут будет. Трудно и опасно.
Сестра Фидельма успокаивающе улыбнулась.
— Всюду, где сталкиваются мнения, в людях растет напряжение, и оно порождает страх. Не думаю, что нам следует чего-либо опасаться. Диспут всегда подобен распре — словесной распре, и в споре нельзя избежать досады. Но как только будет принято решение, все тут же забудется и простится. — Она помолчала. — Когда начнется диспут?
— Король Освиу со своей свитой прибудет в монастырь не ранее завтрашнего полудня. Настоятельница Хильда сказала мне, что, если все пойдет своим чередом, она позволит первым прениям начаться ближе к вечеру. Епископ Колман просил меня огласить начальные доводы от имени нашей церкви.
Фидельма как будто заметила в глазах настоятельницы Этайн некоторое беспокойство.
— Это тебя тревожит, мать настоятельница?
Этайн вдруг улыбнулась и покачала головой.
— Нет. Я очень люблю диспуты и споры. И у меня есть прекрасные советники, такие, как ты.
— Кстати, — отозвалась Фидельма, — среди моих попутчиков была сестра Гвид. Девица тонкого ума — ее внешность обманчива. Она говорила, что назначена твоим секретарем и переводчиком с греческого.
На миг Этайн переменилась в лице — Фидельма не поняла, был ли то гнев или какое-то менее сильное чувство.
— Молодая Гвид иногда раздражает. Чем-то напоминает щенка, то вдруг застенчива, то слишком льстива. Однако она — превосходный знаток греческого языка, хотя, полагаю, слишком много времени тратит на восторги по поводу поэзии Сафо, вместо того чтобы переводить Евангелия. — Проговорив это с явным неодобрением, настоятельница пожала плечами. — Да, среди попутчиков у меня и вправду есть добрые советчики. Смущает нечто другое. Пожалуй, враждебность и неприязнь, какую я чувствую со стороны последователей Рима. Агильберт Франк, например, который много лет учился в Ирландии, но столь глубоко предан Риму, или этот Вилфрид, который отказался даже приветствовать меня, когда настоятельница Хильда нас познакомила…
— Кто такой этот Вилфрид? Саксонские имена трудно запомнить.
Этайн вздохнула.
— Этот человек молод, но возглавляет сторонников Рима здесь, в Нортумбрии. Полагаю, он сын какого-то знатного человека. Судя по всему, нрав у него крутой. Он побывал в Риме и Кентербери и был приведен в веру Агильбертом, который и посвятил его в духовный сан. Король тех мест дал ему монастырь Рипон, изгнав двоих наших братьев, Эату и Кутберта, бывших там настоятелями. Этот Вилфрид, надо полагать, самый неистовый из наших противников, страстный защитник римских канонов службы. Увы, боюсь, что здесь у нас много врагов.
Сестра Фидельма вдруг поймала себя на том, что перед ее внутренним взором отчетливо предстало лицо молодого монаха-сакса, на которого она только что натолкнулась.
— Но ведь не все, кто поддерживает Рим, наши враги?
Настоятельница задумчиво улыбнулась.
— Возможно, ты и права, Фидельма. Очень может быть, у меня это просто от волнения.
— Да, слишком уж многое зависит от того, как ты завтра откроешь диспут, — согласилась Фидельма.
— Есть и еще кое-что, хотя… — Этайн в нерешительности замолчала.
Фидельма терпеливо ждала, глядя в лицо настоятельницы. Казалось, Этайн никак не может найти нужные слова.
— Фидельма, — проговорила она, внезапно решившись. — Я склоняюсь к тому, чтобы взять себе мужа.
Фидельма широко раскрыла глаза, но ничего не сказала. Духовенство, даже епископы, брали жен; даже монахи из домов, смешанных или нет, могли иметь жен и детей по закону и обычаю брегонов. Но положение настоятелей и настоятельниц было особым — по обычаю они были обязаны соблюдать безбрачие. Таковым же был и устав Кильдара. В Ирландии так было принято:
— Это значит отказаться от Кильдара и снова стать обычной монахиней, — сказала наконец Фидельма, поскольку Этайн ничего не добавила к сказанному.
Этайн кивнула.
— По дороге сюда я много и упорно думала об этом. Сосуществовать со сторонним человеком будет трудно, особенно после столь долгого жития в одиночестве. Но, приехав сюда, я вдруг поняла, что уже все решила. Я уже обручилась — по обычаю обменялась дарами. Дело уже сделано.
Фидельма порывисто схватила тонкую руку Этайн и сжала.
— Тогда я рада за тебя, Этайн; рада твоей уверенности. Кто это твой сторонний человек?
Этайн робко улыбнулась.
— Когда бы я полагала, что могу открыть это хотя бы одному человеку, этим человеком была бы ты, Фидельма. Но я полагаю, что это должно остаться тайной, моей и его, — до завершения предстоящего диспута. Когда сей великий собор закончится, тогда и ты узнаешь — ибо я объявлю о своем уходе из Кильдара.
Под окном кельи нарастал шум и крик, и это привлекло внимание обеих женщин.
— В чем дело? — спросила сестра Фидельма, нахмурившись и прислушиваясь к хриплым голосам.
Настоятельница Этайн вздохнула.
— С тех пор как я прибыла сюда, мне не раз уже приходилось быть свидетельницей стычек между нашими монахами и братьями из Рима. Очевидно, это очередная драка. Взрослые люди прибегают к личным оскорблениям и ударам только потому, что не согласны друг с другом в толковании Слова Божьего. Печально, что мужчины и женщины духовного звания превращаются в злых детей, когда не могут договориться.
