— Я… умереть? Нет! Нет! Я встану! Пусть капитан возьмет меня в Португалию! Я выдержу! Нет, я не хочу умирать!
— Как все же называлось ваше судно? — спросил врач.
От этого неожиданного вопроса, как от тяжелого удара, Кунерт навзничь упал на матрац. Глаза его неподвижно смотрели на небо. Не получив ответа, врач засмеялся одним ртом, его водянистые, без блеска глаза оставались холодными и серьезными.
— Мистер Кунерт — в общем хорошее немец* кое имя. Да… Мистер Кунерт, свою историю вы рассказали нашему дорогому капитану Гомесу. Это хорошо. Но теперь для полноты рассказа вы должны назвать ваше судно и имя капитана. Это нам нужно, собственно говоря, для того, чтобы знать, с кем мы имеем дело.
Глядя на этого человека, на его рот с застывшей искусственной улыбкой, Кунерт понял, что от него, говорящего наигранно вежливо, в любой момент можно услышать любую гадость.
— Нет! — коротко ответил моряк.
Человек в военной форме спокойно отвернулся и заговорил с Гомесом. Насколько Кунерт мог понять, мнимый врач в самых мрачных тонах изображал те трудности, с которыми придется столкнуться капитану, если больной умрет у них на борту, хотя судно и находится в голландских водах.
— Нет! — крикнул Кунерт еще раз.
Через некоторое время, обращаясь к человеку в военной форме, больной сказал:
— Доктор, вы должны все же понять: название судна и имя командира я не имею права…
Американец сделал вид, что не слышит. Он продолжал разговаривать с Гомесом. Потом вдруг пристально посмотрел на Кунерта и, смеясь, спросил:
— Значит, это был военный корабль? Может быть, военный транспорт?
Моряк закрыл глаза и прикусил губу: «Проклятие! Теперь я выдал себя».
— Нет! — крикнул он что есть силы.
Но этот крик был подтверждением как раз обратного.
На незнакомца это не произвело никакого впечатления. Спокойно и решительно он потребовал, чтобы капитан Гомес снял больного с судна.
— В противном случае, — настаивал американец, — «Компоамор», к сожалению, не сможет выйти из порта. Кроме того, господин капитан, я прошу понять меня правильно. Долг врача обязывает меня сделать для смертельно больного все, что в моих силах. Разумеется, я доложу об этом моему шефу — командиру базы, находящейся на этом острове. — Американец сделал паузу и продолжал — Больной служил на немецком военном корабле. Следовательно, он военнослужащий и сейчас находится в плену. Чей пленный? Прежде всего, конечно, Голландии. Неужели капитан Гомес хочет иметь неприятности от голландского правительства в Лондоне? Вряд ли…
Говоря это, американец явно рассчитывал, что Кунерт также поймет смысл сказанного. Поэтому, когда Гомес, встревоженный такими неприятными перспективами, был готов ответить согласием, американец вдруг резко повернулся к Кунерту:
— Думаю, что вы меня поняли, господин Кунерт.
Почти два месяца лежит немецкий моряк на острове в небольшом американском госпитале. С того дня, как его поместили сюда, здоровье его начало быстро улучшаться. Ему уже начали понемногу давать твердую пищу. Но примерно на третьей неделе наступил кризис. Опять начались тяжелые приступы лихорадки, озноб, деятельность сердца ослабла, и его поддерживали уколами. Доктор Монро — Кунерт за это время узнал фамилию американца — многое сделал для улучшения состояния больного. Но выздоровление шло медленно, и нетерпеливому Кунерту приходилось с этим мириться.
И еще один человек также нетерпеливо ждал затянувшегося выздоровления Кунерта. Голландский резидент господин ван Пладден. Перевозка немецкого моряка с португальского танкера в американский госпиталь, конечно, не могла пройти незамеченной.
На острове не было еще ни одного более или менее значительного события, о котором в кратчайшее время не узнало бы все население. Поэтому полковнику Хатчинсону, командиру американской военной базы, и в голову не пришло создавать тайну из того, что в подведомственном ему госпитале находится немец. Вскоре полковник Хатчинсон пригласил господина ван Пладдена и официально сообщил ему об этом. Правда, полковник подошел к делу весьма осторожно.
Собеседники — американский полковник и голландский резидент — удобно расположились на веранде, любуясь заходом солнца. Вначале они поговорили о красотах природы, о недостатках людей и о прочих вещах, не имеющих никакого отношения к теме предстоящей беседы. Полковник был большой любитель выпить, и на этой почве он нашел в лице господина ван Пладдена единомышленника.
Сообщение полковника о временном пребывании немца на территории американской базы сначала встретило понимание со стороны резидента. Возможно, затем слова «временное пребывание» несколько задели голландца. Ведь как-никак эта земля принадлежит королевству Нидерландов, и в этом случае голландцы сами могли бы выделить врача. Но, бросив взгляд на бутылку, господин ван Пладден подумал, что в данном случае действия американцев не ущемляют прерогативы местных голландских органов.
Несколько позже, когда они уже обсудили международные события и посплетничали на местные темы, Хатчинсон перешел к основному вопросу и стал говорить яснее:
— Соединенные Штаты заинтересованы в том, чтобы мистер Кунерт все время находился под наблюдением американских военных властей, и даже тогда, когда он выздоровеет.
Это заявление полковника натолкнулось на сопротивление резидента, что вызвало некоторое удивление американца. Ибо до сих пор господин ван Пладден был весьма приятным и сговорчивым гостем. Трудно сказать, что заставило резидента занять такую отрицательную позицию — выпитое ли вино, или действительно какие-то особые причины. Во всяком случае, он коротко сказал:
— Нет!
Собеседники больше не возвращались к этому вопросу. Оставшееся время они провели мирно, дружески улыбаясь. Прощаясь, каждый притворялся, что у него хорошее настроение. Но Хатчинсон теперь знал, что ему делать.
Подводная лодка «U-43» снова бороздила воды Атлантики. Стальная сигара вновь заняла заданный квадрат, где, как акула, выслеживала добычу.
Жизнь на подводной лодке была опять точно такой же, как во время последнего боевого похода. Рулевой внимательно следит за командами, штурман ведет прокладку. У плиты в маленьком камбузе кок готовит обед. Все как и раньше.
И все же на всю команду огромной тяжестью давило предчувствие беды.
На лодке все заметили, что их командир вернулся из отпуска совсем другим человеком. Строились разные предположения и догадки, но никто не мог правильно объяснить причину столь резкой перемены. Все только видели и чувствовали это.
Эта перемена впервые была замечена не на лодке.
В конце своего отпуска Тен Бринк пригласил нескольких наиболее близких ему офицеров в один из гамбургских ресторанов, чтобы вместе провести вечер. В центре внимания собравшихся был он сам. Его поздравляли, спрашивали, он рассказывал, слушал других. И все же хорошее настроение не приходило: слишком большие потери понесли они за последнее время.
Много говорили о вероятных судьбах пропавших без вести подводных лодок. Упоминался и «Хорнсриф», на счастливое возвращение которого уже никто не рассчитывал. Тен Бринк узнал, что запрещение боевых действий в квадрате «Z-З» было вызвано тем, что там должен был проходить «Хорнсриф». Командиру «U-4-З» рассказали также о том, что «Хорнсриф» — бывший английский шестнадцатитысячный транспорт. Расспросив еще о некоторых деталях, касающихся этого судна, Тен Бринк неожиданно простился и вышел, сопровождаемый удивленными взглядами офицеров.
Придя домой, он сразу же раскрыл справочник по иностранным флотам и, сравнивая различные торговые суда, обнаружил то, чего больше всего боялся. Командир «U-43» потопил не «Дыонедин стар», а «Хорнсриф»! Это открытие страшно поразило Тен Бринка. Он долго не мог собраться с мыслями. Несколько успокоившись он попытался восстановить в памяти все подробности потопления. Тогда, в ночной темноте, невозможно было что-либо точно определить. Но Вильдхаген говорил же, что он слышал крики на немецком
