казалось, повторяется, как жесты автоматов – зима, лето… Она не находила целые комплекты дней, ночей, а ведь они были, эти дни и ночи. Луиджи работал, она работала, окунала кисточку в тушь, читала книги, рассыльный приходил за рисунками, Мишетта пекла бриошь, звонил телефон, звонили у подъезда… Обычные посетители заходили как обычно. Лебрен теперь являлся с блондиночкой, непростительно юной. Доктор Вакье проводил у Натали два-три вечера в неделю. Беатриса, красавица из АФАТ, частенько приходила поговорить о своем русском, которого ей еще не удалось залучить к Натали… И скульптор Клод, которому Луиджи изредка заказывал модели автоматов… И учитель с женой, друзья еще по Сопротивлению, которые приютили у себя Оливье после его побега… Потом в один прекрасный день появился новый гость, которого прозвали «банкиром», хотя банкиром он вовсе не был, а такое прозвище ему дали потому, что у него была куча денег. Его дочери после автомобильной аварии ампутировали ногу, и он, прослышав, что некто Петраччи творит чудеса в области протезов, пришел узнать, так ли это. С тех пор он то и дело забегал к Луиджи поговорить о протезах и готов был пойти на любые расходы, лишь бы тот мог продолжать свои опыты… А с Натали он говорил о своем ужасном несчастье. «Склад для чужих бед, вот что я такое», – думала Натали и иной раз обвиняла себя в бесчувственности, уж не жиры ли заглушали в ней голос сердца?… От каникул нынешнего года, потонувших в зыби дней и ночей, память не удержала ровно ничего. Как и всегда, она провела этот месяц вместе с Луиджи и Мишеттой в бывшем питомнике шелковичных червей, и в глазах Натали эти каникулы слились со всеми предыдущими. Только глядя на Кристо, она осознавала, как бежит время: мальчик менялся на глазах. Дядя Фердинан увез его с собой в их поместье, где-то в департаменте Йонна, увез одного только Кристо (о прочих детях Луазелей, а особенно об Оливье, он и слышать не хотел, после того как Дениза во время болезни Малыша поручила ему Оливье и сверх того еще Миньону). Странный субъект этот Дядя Фердинан, старый холостяк, которого ужасно тяготило присутствие детей. Поэтому-то он быстренько укатил на Лазурный берег, оставив Кристо одного в старом промозглом доме. Надо сказать, что лил дождь, а для людей, склонных к ревматизму, не особенно рекомендуется жить в таком помещении. Дом был окружен огромными деревьями, с которых непрерывно капало, и сам походил на старое, никому не интересное, унесенное ветром письмо, чернила уже слиняли, и никто не собирался его подбирать. Дядя прожил здесь неделю и все время твердил Кристо, как в его годы собрал детекторный радиоприемник, что не произвело на Кристо никакого впечатления, даже, наоборот, именно из-за этих рассказов он отнес годы дядиного детства чуть ли не к каменному веку. Вели они также беседы о суевериях, антиклерикализме, антимилитаризме, но дождь все лил и лил; тут дядя не выдержал, сел в машину и укатил искать тепла и солнца. Он, конечно, мог бы прихватить с собой и Кристо, но что скажет мать Кристо, дядина племянница Дениза? За ребенком он поручил присматривать жене садовника.
Оставшись один, Кристо, как саранча зерно, начал жадно пожирать все, что только было в доме печатного. Опьянев от чтения, он надевал резиновые сапоги, плащ и шел в соседний поселок к книготорговцу-библиотекарю, и тот, томясь от неизбывной скуки, охотно давал мальчику дельные советы. Когда через месяц вернулся дядя, загорелый и веселый, он обнаружил Кристо хоть и размокшего от дождей, зато успевшего проглотить невообразимое количество самых различных книг.
Кристо был по-прежнему худенький, бледненький, но сильно вырос и выражение его лица изменилось. Изменился и его лексикон, в чем повинны были книги, прочитанные в огромном количестве. Когда Кристо был рядом, Натали снова начинала отличать один день от другого, но видела она Кристо теперь редко. Он перешел в шестой класс и свободное время охотнее проводил с Марселем или Луиджи, чем с Натали, хотя по-прежнему питал к ней самую горячую привязанность. Но общие интересы связывали его с Марселем и Луиджи. Являясь к Петраччи, он первым делом спускался в подвал, где Луиджи трудился над электрическим протезом для Андре, над «рукой Андре», как они говорили. Дело подвигалось плохо, Андре по сей день носил, а вернее, не носил, временный протез, а опыты с электрорукой приносили только одни разочарования: похоже было, что Андре вообще никогда не привыкнет к протезу, каким бы прекрасным он ни был. Луиджи всячески совершенствовал свой протез: он поместил батарейку и моторчик в предплечье, чтобы можно было от мускулов и сигналов культи заставить их действовать.
С того времени, когда Кристо жил у Петраччи, Луиджи расширил свое хозяйство, обзавелся новыми механизмами, у него теперь был генератор импульсов, небольшие примитивные электронные установки, старенький осциллограф… С Луиджи часто работал инженер-электронщик: самому Луиджи не хватало знаний, чтобы делать сложные расчеты, снимать показания осциллографа; хотя он работал над электрическим протезом, все его помыслы были заняты кибернетической рукой.
Нынче вечером все не ладилось. Луиджи был не в ударе, вещи не желали слушаться, исчезали прямо из-под носа, ломались, падали на стол… Даже ладони взмокли… уж не грипп ли начинается? Луиджи отошел от стола и сел в старую продырявленную качалку, а Кристо взгромоздился на табуретку. Кибернетическая рука… Кибернетическая рука… Вокруг них стояла глубокая могильная тишина, какая бывает только в подвалах.
– Все-таки живой человек лучше, – сказал Кристо, вернее, повторил свои собственные слова, после которых и наступило долгое молчание, – ведь это он изобретает искусственную руку и все машины тоже. А машина человека не изобретет.
Обычно Луиджи охотно выслушивал болтовню Кристо, но сегодня вечером – нет… Все было слишком сложно.
– Не в этом дело, – вяло проговорил он, покачиваясь в качалке. Очки он снял и закрыл глаза. Когда Луиджи откачивался назад, тень и свет лампы попеременно пробегали по лицу мальчика. Вокруг них залегла улыбчатая неподвижность автоматов, как и всегда находящихся в ожидании чего-то: уж не ждут ли они принца из сказки, поцелуй которого все оживит, все приведет в движение.
– Машина бесконечно расширяет физические и умственные возможности человека, – продолжал Луиджи, с отвращением выговаривая слова.
– Но ведь ты, ты любишь «руку Андре», а «рука Андре» к тебе никаких чувств не питает.
Луиджи приоткрыл один глаз и посмотрел на Кристо, но без очков увидел лишь нечто расплывчатое, медузообразное, плавающее в тумане.
– Уже до чувств договорился? Сейчас пытаются наделить машины памятью, мозгом, а тебе уже и чувства подавай. Хотя в сущности почему бы и нет? Круг знаний человека непрестанно растет, и в принципе ему нет пределов. Если человеку удастся в один прекрасный день создать по своему подобию искусственного человека, возможно, этот искусственный человек будет наделен также и чувствами.
– Значит, ты думаешь, что можно сделать искусственную Натали?
– Что ты хочешь этим сказать?
Луиджи надел очки, и Кристо сразу приобрел полагающийся ему вид: бледненький, худощавый мальчуган в коротких штанишках и в курточке на молнии.
– Она с каждым обращается так, как нужно…
– Верно… Это и называется человеческими отношениями. Каковы-то будут отношения между кибернетическими системами, вот где загвоздка, дружок… Натали от природы отрегулирована так, что
