– Где?
Фи-Фи корчился от смеха.
– Не важно где, в Японии или в Ницце.
Мишетта приоткрыла дверь:
– Подать горячего кофе? Да? Опять тебя, бедняжка, разобрало! Я принесла соленого масла, тетка мне из Бретани прислала.
Она ушла и прикрыла за собой дверь.
– Почему это прелестное дитя с вами на «ты» и почему при такой физиономии оно зовется Мишеттой?
Натали, чуть успокоившись, вытерла мокрые глаза:
– Потому, что ее из-за меня пытали и она ничего не сказала, и потому, что во всем французском языке нет такого нежного слова, какое могло бы определить ее суть.
Мишетта снова просунула в полуоткрытую дверь свое похожее на размалеванный череп лицо.
– Я иду за покупками, Натали, пусть мсье откроет в случае чего…
Фи-Фи поднялся, чтобы налить горячего кофе хозяйке.
– Сколько сахара? Молока надо?
– Два куска… А молока побольше. Сделайте мне тартинку и себе тоже…
Было это восемь лет назад. С тех пор они хорошо узнали друг друга.
IV. Игры азартные и игры, требующие ловкости рук
Сегодня, как и восемь лет назад, над парижскими Улицами навис гнетущий зной. Фи-Фи, устроившись все и том же коричневом кресле, наслаждался прохладой, царившей в квартире Петраччи. В сад, правда, заглядывало желтое солнце, зато в комнате стоял сероватый полумрак. Натали отложила перо; она ждала, когда совсем стемнеет, чтобы зажечь лампу, потому что нет ничего более противоестественного, чем электрический свет при последних отблесках дня. В сумерках эта квартира в нижнем этаже парижского дома казалась еще более потаенной, чем чемодан с двойным дном. Фи-Фи только что вернулся из очередной поездки.
– По-прежнему там, напротив, ни души? – спросил он, кивнув подбородком в сторону сада, где стоял флигель с закрытыми ставнями и каменным крыльцом.
– Никого… Ну что? Как ездилось?
– Да так, ничего…
– Обедать останетесь?
– Если я вас не стесню…
– Мишетта!
Натали постучала в стенку у себя за спиной. Мишетта просунула в дверь голову.
– Мишетта, поставь прибор для Фи-Фи и предупреди Луиджи, что скоро обед. – Мишетта молча закрыла дверь. – Сейчас приходится предупреждать его заранее, иногда мы его по три раза зовем. Он теперь задумал что-то совсем неслыханное… просто революция в технике, если получится.
Фи-Фи не спросил, над чем работает Луиджи.
Когда Луиджи вошел, Фи-Фи с Натали уже кончали суп. Натали обедала за своим столом, чтобы не менять места; ходить она могла, но не любила, чтобы посторонние видели ее на ногах, в движении… Луиджи сел за овальный столик рядом с Фи-Фи, так, чтобы не очутиться спиной к Натали. Серую куртку он снял и остался в костюме, чуть обтрепанном, чуть залоснившемся. Не бродяга, не кочевник, нет, и все-таки по его виду чувствовалось, что он как-то очень слабо связан с этими местами, где прожил всю свою жизнь. Он где-то витал, был ко всему глух, слеп, нем…
– Эй! – окликнула его Натали. – Проснись!
Луиджи вздрогнул и улыбнулся жене.
– Откуда явился, Фи-Фи? – спросил он. Ему, видимо, пришлось сделать над собой усилие, чтобы заметить, что в комнате есть еще люди.
– От своих стариков… Они совсем одряхлели, вот я и решил в последний раз попытаться пожить у нас в усадьбе. Но, поверьте, это хуже ссылки.
– Да что ты… – проговорил Луиджи, будто услышал эти слова в первый, а не в сотый раз.
Фи-Фи имел невыносимую привычку повторяться.
– Видели бы вы меня в их старом домике в нашей Дордони! Комфорта там не ищи… Заросшие дорожки, под косогором ручей, где я в свое время играл с двоюродными братьями в индейцев… Ну и тоска меня взяла! Все всплыло в памяти. Детство и отрочество, амбары фермеров, девушки… Но особенно послевоенные годы. Я чуть не спятил.
Помолчали. Натали и Луиджи предпочитали не вызывать Фи-Фи на разговоры об этом времени: они уже знали все наизусть. Сейчас он им скажет, что сюрпризы, которые не спеша преподносит вам природа, тупое ее равнодушие, так же ему противны, как руки собственной матери и взгляд собственного отца. Что он очень скоро стал позором для семьи, пробыв недолгое время в ее героях. И что он предпочтет, что-угодно, лишь бы не жить там.
– Зря я туда ездил, надеялся – вдруг я изменился, а на поверку то же самое. Только пережевывал, как вол, прошлое. Это уже не передышка во времени, а полный застой. Одни лишь картины прошлого, а вот для
