Натали. Одно бесспорно, надо как-то это решить, Оливье и правда должен жить отдельно, а не под бдительным оком домашних. Натали провела гребешком по волосам, но ничего не придумала.
– А где вы возьмете денег на жизнь? Ведь не только за комнату надо платить.
Тут только она заметила, что обращается к нему на вы.
– Не нужно говорить мне вы, Натали! – Оливье поставил на стол чашку и поцеловал Натали руку. – Вы же знаете, я с родителями не в ссоре. Ничуть не в ссоре. Они сами все прекрасно понимают. Конечно, они огорчены, и я на их месте чувствовал бы то же. У них такое ощущение, будто они сразу постарели. Их маленький сынок – уже взрослый мужчина. – Оливье улыбнулся одними глазами, улыбнулся любезно и заговорщически. – Папа будет давать мне немного, сколько сможет… Потребности у меня очень скромные. Для начала возьмусь переводить один философский труд. У меня только и есть способность, что к языкам. Во всяком случае, я должен жить один… и переехать как можно скорее.
«Женщина, именно женщина, а не женщины, – подумала Натали… – Счастливый любовник, с трепетом ждущий нового свидания. А угрожающие письма?… Он о них и думать забыл, он не бежит от опасности, он хочет одного – встречаться с ней, хочет, чтобы их встреча всякий раз не превращалась в проблему».
Звонок… дверь так и взлетела… быстрый топот – Мишетта… зычный голос… Лебрен! Оливье улыбнулся.
– Совсем как в добрые старые времена.
Лебрен сразу же заахал: смотрите-ка, вот кто, оказывается, вернулся! Ну, что скажете о Швейцарии? А о самих швейцарцах? Снега, лыжи, лыжницы…
– Не страна, а детские ясли…
Вот как! Значит, ребеночка хорошо нянчили? – гремел Лебрен. А когда на военную службу? Отсрочка, дорогой мсье – мертвец в отпуску. Теперь, когда война в Алжире кончилась, это хоть не так гнусно, но… Я ведь студент… Да, философия и литература также… Семья – вовсе не однородный организм. Миньона, например, твердо решила идти на медицинский. Кристо, это уж бесспорно, – точные науки. Малыш пока просто сумасброд, тут ничего предвидеть нельзя, во всяком случае, сейчас говорить о каком-то призвании смешно, щенок и щенок… Все-таки хорошо, что «грязная война» кончилась. Нельзя сказать, чтобы там все успокоилось, время от времени постреливают, войска в состоянии боевой готовности, но все дело случая, можно погибнуть и от злокачественного гриппа, не так ли? Обычно страдают матери, а сынки иной раз даже рады… Так вот, мой милый, что касается твоего самочувствия, то, по всей видимости, оно превосходно! Комнату? Словом, помещение… чтобы ты мог принимать дам?… Слушай-ка, я как раз жду Беатрису, помнишь Беатрису, которую Натали как-то выставила вон? Теперь их водой не разольешь… Я шучу, Натали, шучу, я отлично знаю, все мы отлично знаем… Разрешите вам заметить, дорогая, что Мишетта не сварила в мою честь свежего кофе и что от меня это не укрылось, а, как на грех, я совсем валюсь с ног – провел ночь у постели больного, который едва не загнулся. Беатриса все устроит, Оливье… Господи, чуть было не назвал тебя «мсье»!
Беатриса притащила паштет, и на этом основании она, Оливье и Лебрен остались обедать. Доктор Вакье и Василий пришли после девяти, от обеда оба отказались, так как уже поели. Именно когда подали паштет, Натали, как бы желая подчеркнуть важность и неотложность своей просьбы, заговорила с Беатрисой об Оливье: «Вы, – начала Натали, – чье имя начинается с букв Бе, А [7]… – Ведь верно! закричали хором присутствующие, верно ведь!… – Так вот, вы должны найти место, где бы Оливье мог жить со всеми удобствами, а главное – бесплатно… Нет-нет, не под Парижем, и даже, по возможности, не слишком далеко от университета… Только не говорите, пожалуйста, что это невозможно, для вас ничего невозможного нет, у вас друзья повсюду, во всех частях света…» Беатриса, уперев подбородок в ладонь, задумалась… А что, если… нет, не подойдет, уж больно там подозрительная публика… О, ко мне ничего не пристанет, я могу жить в грязи и остаться белее снега, но с другой стороны… Оливье подливал вина Беатрисе, передавал ей хлеб, горчицу, беззастенчиво ухаживал за ней, то ли желая побудить на поиски жилья, то ли ради ее прекрасных глаз. У Беатрисы и впрямь были прекрасные глаза, и нынче вечером она казалась особенно оживленной, какой-то на редкость женственной. Лебрен, обладавший великим даром сохранять добрые отношения со своими бывшими подружками, от души восхищался Беатрисой и, очевидно, не прочь был начать все сызнова, возможно и потому, что его подстегивало присутствие Оливье. Впрочем, присутствие Оливье оживило всех, он был таким, каким никто из них больше не будет, извечным началом старой истории, именуемой жизнью, он переживал свои самые счастливые дни, брал от жизни все, стоило ему протянуть руку, да и сам он был всем по душе до такой степени, что любого и любую тянуло к нему и хотелось сделать ему приятное… Подобное очарование недолговечно, но Оливье был в полном расцвете этой поры, полусознательно, почти инстинктивно играл он на своем очаровании и был счастлив. Беатриса расспросит всех знакомых… Особняк – это, конечно, идеал… ничего, что придется ходить по черной лестнице?… Натали блаженствовала: этот мальчуган, столько намучившийся, с таким трудом вырвавшийся из пут отрочества, вот он сидит перед ней – чистенький, гладкий, будто на ее глазах разгладилось и побелело сморщенное красное личико новорожденного. Словом, за столом все веселились. Правда, с появлением доктора Вакье и потом Василия, пришедшего следом, атмосфера чуть остыла, но после рюмочки снова согрелась… Около одиннадцати пришел Клод, скульптор, и сразу же втянулся в общее веселье. Тут Луиджи возвысил голос. Минуточку! Минуточку внимания! Так знайте, дорогие друзья, через три месяца, день в день, рождение Натали… Гип, гип, ура! Гип, гип, ура! Гип, гип, ура! Можете орать сколько угодно, мы здесь, к счастью, словно на острове, отрезанном от всего мира океаном… Через три месяца это событие будет отпраздновано в бистро на улице Р., на втором этаже, все присутствующие приглашаются на обед и могут уже сейчас подумать о подарках… Кроме вас будут Кристо, Малыш, Марсель Великий Немой, супруги Луазели и учитель с женой. Закрыть список! Оливье, перекинув через руку салфетку, обносил гостей сыром. Три месяца… уж больно долго ждать три месяца… нельзя ли отпраздновать что-нибудь пораньше? Какого-нибудь нового патента Дракулы у вас, Луиджи, нет? А у вас, Натали, новой серии? Не важно, начало или конец! Поднялся Василий: «Давайте отпразднуем жизнь! Она достойна того, чтобы праздновать ее каждый день!…» – «По-моему, Оливье, я нашла… Нет, вполне серьезно! Можете жить у меня! Как я раньше об этом не подумала! Отдельная комната с выходом прямо на лестницу, на ту же площадку. Я живу в Пале-Рояле… в старину дома строили причудливо…» Там у нее стоят чемоданы, но их можно куда-нибудь убрать… К тому же она чаще бывает в Лондоне, чем в Париже… «Комнату? – переспросил доктор Вакье, впервые видевший Оливье. – Комнату этому молодому человеку? Это брат Кристо? Да, у меня есть комната… Для брата Кристо, помилуйте!» Оливье почувствовал себя оскорбленным: неужели он нуждается в рекомендации Кристо? Ну да, продолжал доктор, при клинике есть комната, которую вполне можно приспособить под жилье… Великолепно! Если Беатриса выставит его прочь, он переедет в клинику… А там не слишком пахнет формалином? Чудесно… А у вас, Беатриса, я буду жить в непосредственном соседстве с кухней, меня, надеюсь, не удушит кухонный чад? Нет, Натали, нет, в вашем погребе я увяну, как салат, потеряю свой прелестный румянец. Вы едете в Москву на конгресс онкологов, Лебрен? Вот счастливец! Просто умираю от желания повидать свою родину… Нет, нет! Сейчас не время лить слезы. Выпейте рюмочку – и все пройдет. В день моего рождения закажу раков, целую гору раков… А еще что? Бр-р… говорить о еде после такого обеда…
В полночь позвонили в дверь со стороны лавки, и смех тут же стих – значит, было все-таки что-то на душе у каждого, раз все вдруг насторожились?… Каждый беспокоился по своим причинам. Луиджи с Лебреном пошли открывать. Оставшиеся ждали… Шаги… «Вот, пожалуйста!» – провозгласил Луиджи, и из- за его спины выглянула Миньона, сопровождаемая Марселем и Лебреном.
