механики, наделен еще и талантами в области искусства?! Настоящий Леонардо!… Бедняжка он, бедняжка… Он так радовался, что подарит ей свою чудо-картину. А вдруг это действительно чудо-картина? Никто же ее не видел. Единственный, с кем делится Кристо, с кем он вместе трудится над картиной, – это Марсель, но Марсель, как известно, не из разговорчивых. Кристо даже Луиджи сообщил лишь название своей картины, называется она «Душа».
На глазах Натали выступили слезы, и она утерла их маленьким раздушенным носовым платочком с кружевцами.
– Пойду покурю.
Доктор исчез в передней, но быстро вернулся.
– «Душа»… Он сообщил об этом Луиджи, – продолжала Натали так, будто разговор и не прерывался, – из-за «руки Андре», помните, из-за этого электрического протеза. Луиджи с Кристо могут говорить об этом протезе с утра до ночи. Тут и технические проблемы, тут и проблемы философские… Меня-то это не слишком волнует, потому что я ровно ничего в таких делах не смыслю, но Кристо думает об этом все время, не переставая… Иногда он такое скажет… Знаете, что он вчера мне сказал? «А что, если душа –
– Да… он прав в том отношении, что наука не способна до конца раскрыть тайны психики, субъективного… Этот ребенок родился в век кибернетики, которая протягивает нити между живым существом и машиной, он стоит на перекрестке всей человеческой деятельности – физической и духовной. Недаром Жан Ростан говорит, что нельзя уже ни к чему притронуться, не притронувшись ко всему. Биология, физика, психология, математика, химия – все науки смыкаются… Но искусство? С эстетической точки зрения не могу восхищаться человекоподобными автоматами, черепахами Уолтера Грея… Но помню, кто именно сказал, что это машины «ни для чего»… Игрушки, если хотите, но игрушки со смыслом. А вот автоматы, сделанные наподобие человека, тоже были игрушками, технической новинкой, но иногда они удовлетворяли также и наши эстетические потребности. Любуясь теперешними научными игрушками, я свое чувство прекрасного удовлетворить не сумею. Зато автоматы, сделанные наподобие людей, по сей день приводят меня в восхищение, они прекрасны, фантастичны, загадочны.
– Простите меня, доктор, но вы ужасно стареете. Кристо плевать хотел на все эти старые автоматы, в них для него нет ничего таинственного, ничего фантастического…
– Однако же ту картину, которую я не имел чести видеть, он назвал «Душа»?…
– Да, но что для него душа?… Вы же слышали… Душа как нечто материальное, душа, раздвигающая пределы нашей вселенной, шестое чувство, которое материализует то, что от нас ускользает… Кристо не сомневается, что в один прекрасный день люди дознаются, что такое душа, и оттого она станет еще прекраснее. Нет для Кристо ничего более прекрасного, чем
– Госпожа Петраччи, Натали… вы меня огорчаете. Вы перестали интересоваться эстетикой, скоро вы будете бредить электронным мозгом! И это вы, вы, делающая модели персонажей, которых впоследствии оживят в мастерских… Вы, радующаяся, когда универмаги заказывают макеты для своих новогодних витрин Эффелю, Пейне, Лила де Нобиле… О, вы переметнулись в противный лагерь, вы скоро станете, как Луиджи, воспевать красоту автоматов – раздатчиков угля! Подумайте о детях! Скоро у них вообще не будет игрушек!
– Вы врожденный проповедник, доктор! Кстати сказать, Малышу в равной мере нравится заводить свой игрушечный грузовичок и менять в нем батарейку…
Вакье продолжал обличать все и вся… Какой позор… Автомат должен быть ценен сам по себе, а ведь в наши дни его ценят в той мере, в какой он служит рекламе, и он уже не произведение искусства, а просто афиша в трех измерениях…
– Вы меня утомили, доктор, вы повторяетесь, последите-ка за собой… Если вы не перемените пластинку, я вас отколочу! Ну как же нам быть с Кристо?
– Первым долгом попытаться увидеть его картину… Потом я хочу вам сделать одно предложение, и имейте в виду, Натали, когда вы меня ругаете, я сразу прихожу в хорошее расположение духа.
Доктор Вакье обожал Натали. Ему хотелось бы посмотреть, что у нее с рукой, с грудью, ведь не случайно она на них жалуется… Но если Натали говорила нет, значит, нет. Кроме того, обе дверные створки вспорхнули как в вальсе, и появился Лебрен, отряхиваясь, словно черный пудель, вылезший из воды: он насквозь промок, с него текли потоки воды. Ну и погодка! Какая бы ни была, это еще не причина, чтобы брызгать на рисунки. Снимите ваш доисторический плащ в передней и пойдите посушитесь на кухню. Кстати, который час? «Поздний», – ответил Лебрен и исчез в прихожей. Плащ он снял, а сушиться пришел в комнату, к печке. Он только что провел срочную операцию, безнадежный случай… Ах, чашка горячего кофе, рюмочка коньяку и Натали!… Это же рай! Простите меня, Натали… Но когда смерть… или жизнь… короче, я примчался к вам… О чем вы тут беседовали?
Не дав доктору Вакье времени заговорить с Лебреном, Натали снова завела разговор о Кристо, душе и т. д. Умиротворенный Лебрен, протянув ноги к огню, мечтательно слушал.
– Меня и восхищает и тревожит этот мальчуган, – сказал он. – О чем-то он догадывается, что-то чует, совсем как охотничий пес, делающий стойку… Как сторожевой пес, который начинает лаять, хотя мы не знаем еще, на кого он лает, иной раз он даже облаивает призраки, которых мы не способны увидеть… Я сейчас вам расскажу, что случилось со мной не дальше чем вчера. И, представьте, мне захотелось сообщить об этом именно Кристо – и никому другому. Я так и подумал: «Надо рассказать Кристо…» Словом, я устал и прилег на кровать. Расслабил тело немножко по системе йогов, мне нравятся такие эксперименты. Короче, расслабился до того, что тело словно застыло, – и вдруг я, я сам очутился вне своего тела! Я видел, как отец на цыпочках прошел через комнату, думая, что я сплю. Но я вовсе не спал! Я бодрствовал и был вне своего тела. – Лебрен негромко и удивленно рассмеялся. – А я не мог, абсолютно не мог управлять своим телом. Не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни пальцем, даже шеи не мог повернуть… Тело мне уже не принадлежало, не повиновалось мне, я не мог им управлять. Был вроде ни при чем. Уверяю вас, я пережил странное чувство! И хотите верьте, хотите нет, я не мог возвратиться обратно в свое тело. Признаться, я даже струхнул, душа отделилась от тела.
– Хм! – хмыкнул доктор Вакье.
– К чему это «хм», Вакье? Вы мне не верите или считаете, что я болен? Уверен, что Кристо меня понял бы и извлек из этой истории немало для себя пользы… Уверен!
