Бомбардировочного командования, имевшие далеко идущие последствия, были достигнуты ценой тяжелых потерь. За весь военный период в подразделения Бомбардировочного командования влились приблизительно 125 000 членов экипажей самолетов. В течение только периода моего командования предполагается, что почти 44 000 человек были убиты, еще приблизительно половина от этого числа получили ранения и более чем 11 000 человек попали в плен». Период командования сэра Артура Харриса начался в феврале 1942 г.
Но из бесед с членами моего экипажа и другими летчиками снова и снова приходит на ум одна фраза: «Вы не думаете, что это может случиться с вами». Джордж подвел итог чувств тысяч членов экипажей, когда сказал: «Это был своего рода восторженный страх... Вы стоите в астрокуполе и ощущаете возбуждение. И думаете, что будет сбит кто-то рядом, но не вы».
Иной вид отношения к проблеме выживания был показан в книге, изданной в 1957 г.[168] В ней авторы писали:
«Каким бы слабым ни было напряжение и независимо от того, как долго оно нарастало, это было вполне естественное сопротивление человеческого организма против того, чтобы подвергаться повторному риску, реальному ли или же просто предполагаемому. Оно было в каждом из нас, тайный противник внутри. Это было так, как будто каждый из нас начинал с определенным стартовым капиталом, некоей суммой, – была ли это сила духа? – которую мы тратили, иногда за короткий период, иногда за гораздо более длинный промежуток времени. Но когда это происходило, жизнь становилась мучением, с надломленным духом в разбитом теле. Именно это мы называли «дерганьем»... Большинство из нас, признавая такое состояние, предпочитали много не говорить об этом. Мы прошли по нашей жизни достаточно успешно, поддерживая настороженный нейтралитет с нашим тайным противником, забрасывая его шутками о «дерганье» всякий раз, когда его голос начинал звучать слишком настойчиво».
Еще одно отношение к выживанию, но, вероятно, менее распространенное, имело место, когда человек, оказавшийся перед перспективой смерти, думал о ней, свыкался с ней и принимал ее до такой степени, что расценивал сам себя уже как мертвеца. Самопроизвольное принятие мысли о том, что каждый уже мертв, в то время как физически он все еще живой, – это нечто очень близкое к философии. В своей «Исповеди» Руссо[169] писал: «Я могу уверенно сказать, что я не начинал жить до тех пор, пока я не увидел самого себя мертвым».
Артур Кестлер написал почти то же, применительно к учению «дзэн» [170], по которому человек, завершивший свое обучение, «продолжает жить энергичной и внешне не изменившейся жизнью, но будет
Я никогда полностью не достигал состояния «Это никогда не случится со мной» или «Это может случиться со мной», но все более удлинявшиеся периоды времени колебался между ними в промежуточном состоянии «Это очень легко может случиться со мной». Но затем в ходе боевых вылетов я начал жить как один из уже мертвых. Это было ощущение чудесного освобождения.
Вопрос, который начали задавать после войны, звучал так: «Как порядочные люди могли сбрасывать бомбы во время бомбежек со сплошным поражением, зная, что будут убиты невинные женщины и дети?» Одной из причин этого можно было бы назвать чувство «зуб за зуб» или «мотивы отмщения» вместе с ощущением «или мы, или они». Лес кратко сказал об этом: «Война есть война. Они бьют вас, вы наносите ответный удар». Для нашего поколения Ковентри был мощным символом. Этот город бомбили люфтваффе, и в нем погибли мирные жители, в масштабах до настоящего времени неизвестных. И мало того что бомбили Ковентри, но также бомбили и другие города, где, как было очевидно, основными жертвами должны были стать «невинные женщины и дети». Понятие «ковентрейтинг»[171] было изобретено нацистами как стандарт уничтожения гражданских объектов и бомбардировок населения, которые продолжались в течение войны и достигли своего апогея при использовании «Фау-2» и летающих бомб[172], которые наносили удары наугад. Я и не думаю приравнивать бомбардировки со сплошным поражением Гамбурга к бомбежке населения Ковентри; я уверен, что профессиональные историки могут привести много тонких различий между немецкими бомбежками английских городов и британскими бомбардировками немецких городов; все, что я имею в виду, так это то, что, выполняя боевые вылеты, с зенитками, накачивавшими снарядами все небо вокруг, и с подсознательным знанием о британских гражданских жителях, убитых немецкими бомбами, никто совсем не тревожился о жертвах бомбовых ударов со сплошным поражением. Это может показаться черствостью любому, кто физически и эмоционально не был вовлечен в то время, и я первым соглашусь с тем, что из двух заблуждений истина не получится, но я не уверен, что нравственность и мораль – это подходящая среда для споров об ужасах неограниченной войны.
Вместо того чтобы говорить «Это было правильно или неправильно?», что является вопросом, возникшим лишь в современной человеческой цивилизации, я задался бы вопросом, не является ли все это, скрытое под плотным слоем аргументов о военной необходимости, политической целесообразности и религиозной морали, просто «цепью разрушений, выстроенной в соответствии с желанием выжить любой ценой»? Единственный способ выжить, если вы подвергаетесь нападению с чрезвычайной жестокостью, состоит в том, чтобы сопротивляться также с чрезвычайной жестокостью, это просто натура человека, и это было частью его инстинктов с тех времен, когда миллионы лет назад он стал на равных с другими млекопитающими.
Другое объяснение того, как совершенно легко убивать невинных женщин и детей, предлагается Конрадом Лоренцом[173]. В своей книге «Об агрессии» он комментирует тот факт, что человек единственный из всего животного мира изобрел искусственное оружие, тем самым опрокинув врожденное равновесие между разрушительными потенциалами и социальными запретами, которое в других видах предотвращает самоуничтожение этого вида. Он пишет:
«Дальность действия всего стрелкового оружия создает эффект некоего защитного экрана, который подавляет все стимулы, которые могли бы дать толчок к подавлению желания убивать. Глубокие эмоциональные слои нашей личности просто не регистрируют тот факт, что сгибание указательного пальца, производящего тем самым выстрел, разрывает внутренности другого человека. Ни один нормальный человек никогда не ходит на охоту на кроликов ради удовольствия, если необходимость убийства добычи своим природным оружием дает ему полное эмоциональное осознание того, что он фактически сделал.
Тот же самый принцип в еще большей степени относится к современному дистанционно управляемому оружию. Человек, который нажимает кнопку пуска, полностью изолирован от того, чтобы видеть, слышать или как-то по-иному эмоционально осознавать последствия своих действий, так что он может совершать их безнаказанно – даже если он обременен мощным воображением. Только таким образом можно объяснить, что вполне добрые люди, которые даже не пороли своих непослушных детей, были в состоянии выпускать ракеты или обрушивать ковер из зажигательных бомб на спящие города, предавая таким образом сотни и тысячи детей ужасной смерти в огне. Факт, что это делали хорошие, нормальные люди, является столь же жутким, как и любое жестокое злодеяние войны!»
И все же... Несмотря на мотивы отмщения, преобладавший дух того времени, инстинктивное желание выжить любой ценой и объяснения Конрада Лоренца, я воспользовался молчанием в радиоэфире над Дрезденом, чтобы попытаться сбросить свои бомбы в стороне от горящего города, а Рей сказал относительно Мидделбурга: «Я знал, что дым должен был быть следствием взрыва бомбы. Я подумал: «Кто мог сбросить бомбу на город как раз в то время, когда люди выходили из церкви?» – и я ощутил очень сильный стыд».
Мы были готовы опустошать такие города, как Эссен и Кельн, в которых помимо гражданских жителей, как было известно, имелись военные и полувоенные цели, но наша душа восставала при мысли об уничтожении жизни там, где непосредственно не было никаких военных целей, и, возможно, это отвращение и ощущение стыда – единственная мера прогресса человечества от темных незапамятных времен до сегодняшнего дня.
Примечания
1
Уэст-Энд – западная, аристократическая часть Лондона.
2
