Она была в пальто и надевала шляпку, собираясь уходить. Ирина Викторовна обрадованно поздоровалась с Вадимом и учтиво познакомилась с Леной, окинув ее быстрым и зорким, чуть бесцеремонным взглядом.
— Мы на минуту. Нас ждут внизу, — сказал Вадим почему-то извиняющимся тоном.
— Пожалуйста! Раздевайся, Вадим! Очень хорошо, что зашли, — воодушевленно откликнулась Ирина Викторовна. — Раздевайтесь — Лена, да? Пожалуйста, Леночка, вот сюда…
Валя кивком поздоровалась с Вадимом и прошла мимо него к двери молча, поджав губы. «Не узнала, что ли? — подумал Вадим, испытав на секунду холодок неприязненности. — Она ведь близорука и очков не носит, стесняется». Последнее время он редко встречал Валю у Сергея и Сергей почти не говорил о ней.
Лена ушла в комнату, а Вадима Ирина Викторовна задержала на минуту в коридоре.
— Вадик, постой, — шепнула она, многозначительно подняв брови. — Они повздорили сейчас, так что ты не спрашивай ни о чем, не надо…
— Кто?
— Да с Валюшей он! Я ведь прихожу поздно, а Валюша зашла помочь ему, разогреть, мало ли что… А он ужасно брюзгливый делается, когда болен. И чем-то обидел девушку.
— Обидел?
— Ну да! Пустяки, конечно. С ним надо уметь, терпеливо… — Ирина Викторовна взяла двумя руками галстук Вадима, подтянула его, заботливо расправив ворот рубашки, и неожиданно, так же шепотом спросила: — А тебе нравится Валюша?
— Мне? — переспросил Вадим с недоумением. — Да, хорошая девушка… Серьезная.
Ирина Викторовна вздохнула.
— Ты знаешь — очень хорошая! И такая жалость, что она Сереже не пара.
— Почему, Ирина Викторовна?
— Вадик, у ней с легкими не все благополучно, — Ирина Викторовна сказала это совсем тихо, горестно наморщив лоб. — Ты понимаешь? А у Сережи дед умер от туберкулеза. Ужасно жалко… Ну, иди, Вадик, иди, — она подтолкнула Вадима к дверям комнаты. — Эта Лена — ваша студентка, да?
— Да, наша.
— Симпатичная мордашка.
Сергей полулежал в кровати, курил и, томно сощурив глаза, смотрел на Лену, которая что-то оживленно рассказывала о Третьяковке. Шея его была замотана теплым шарфом, но лицо не производило впечатления особой недужности, хотя и было несколько бледным и давно не бритым.
— Как твой реферат, Дима? Идет? — спросил Сергей, как только Вадим вошел в комнату.
— Слабо идет. Видно, во втором семестре кончу.
— Что ты, Вадим! — Сергей даже привстал испуганно. — Ты же в сборник не попадешь!
— Ну, не попаду. Во второй попаду, невелика беда.
Но Сергей с горячностью принялся убеждать Вадима, что ему необходимо попасть именно в первый сборник и надо приложить к этому все усилия.
— Это же позор! Черт те кто будет печататься, а ты не попадешь? Позор! Я, больной, и то работаю, глаз не смыкаю. Ты знаешь, я изменил тему, я пишу о драматургии Тургенева. Борис Матвеевич посоветовал. Да! — Сергей вдруг обрадованно хлопнул ладонью по одеялу. — Знаешь что? Я же могу тебе дать свой старый реферат о Гейне, все материалы, планы. Конечно! Он наполовину сделан, может быть, не наполовину — на треть…
— Да зачем мне?
— Ты его докончишь за две недели и успеешь подать для сборника. А свой будешь спокойно писать во втором семестре. Это же идея, а? Блеск!.. Правильно, Леночка?
— Конечно, правильно. Берись, Вадим!
— Нет, незачем, — сказал Вадим, качнув головой. — Зачем мне чужое доделывать? Я свое напишу.
— Да почему чужое? Мое, а не чужое! Ты ведь сам говорил, что мы должны помогать друг другу — помнишь? Андрей же помогал Нине Фокиной.
— То было другое дело.
— Ну, как хочешь. — Сергей пожал плечами и, обернувшись к Лене, сказал огорченно: — Ты видишь, какой он? Из-за своего этого ложного самолюбия, гордыни навыворот, всегда в тени остается. Я же добра тебе желаю, дурья башка!
— Да нет, глупости. Успокойся, брат ты мой, тебе вредно волноваться.
— А что мне? Твоя забота… — проворчал Сергей, укладываясь на подушки. — Обидно! Андрей печатается, Фокина, синечулочница, а Вадим Белов, понимаешь…
— Белов не пропадет, — сказал Вадим улыбаясь. — Еще всем вам носы утрет, будь спокоен.
Лена взглянула на часы и быстро встала со стула.
— Ой, Дима, мы уже пятнадцать минут просидели! Идем. А то ребята наши уйдут!
— Да подождут, ничего…
— Нет, Дима, это нехорошо. Идем сейчас же!
Вадим поднялся неохотно. Он как раз надеялся, что ребята не дождутся их и уйдут. Да разве они на это способны! Это ж «не по-товарищески»…
— Мы твоего доктора встретили, — уже в дверях сказала Лена. — Это доктор была — девушка такая бледненькая, невзрачная?
Сергей взглянул искоса на Вадима и кивнул.
— Доктор.
— А молодая какая…
— Да. А надоела мне как… — Сергей слабо шевельнул кистью и усмехнулся невесело, — хуже микстуры… Спасибо, ребята, что зашли. Вадим, не забудь книги мне взять — Меринг и Луначарский!
Он вытянул ноги, укрылся одеялом до подбородка и сразу стал похож на больного. Ирина Викторовна на цыпочках вошла в комнату с кастрюлькой в руках, в которой дымилось молоко и плавали желтые пятна масла.
Да, Вадим надеялся напрасно — ребята терпеливо ждали их у подъезда и даже сохранили для них два пирожка. На обратном пути Лена сейчас же взяла под руки Нину Фокину и Лесика и ушла вперед. Вадима это не огорчило, даже наоборот — ему показалось это хорошим признаком. В последнее время в кругу ребят он чувствовал себя легче, свободней, когда находился в некотором отдалении от Лены.
Он стал думать о предложении Сергея, о том, как Сергей возмущался его отказом, и о том, что помощь все-таки предложена была из благих и дружеских побуждений. И это было приятно. Ведь всякое проявление дружбы, пусть самое незначительное и смешное, бывает для человека радостным и делает его счастливым.
И он ощутил внезапный прилив радости оттого, что шел с друзьями, и их было много, таких разных, веселых и настоящих, и среди них была Лена, которая пела звонче и слышнее всех:
и все встречные мужчины внимательно смотрели на нее, а женщины улыбались.
Мороз к вечеру поутих. Небо очистилось и было таким глубоким и звездным, как на картинах Куинджи. Но только небо. Ни люди, идущие навстречу, ни шумные, в озарении многоцветных огней перекрестки, ни скверы, в которых кипела бурливая сложная жизнь детворы, — ничто не напоминало Вадиму ни одну из виденных картин, оставаясь удивительным и неповторимым, полным новизны.
Слух у Вадима был неважный, и все-таки он пел, и по временам даже довольно громко.
А в общежитии их ожидала новость: Лагоденко сдавал сегодня русскую литературу и опять провалился — в третий раз! Козельский принимал у себя дома, и Лагоденко прямо в профессорском кабинете поругался с Козельским, сказал ему, что он ничего не понимает в литературе, что он педант, схоласт и «мелкий, желчный человечек». Все это рассказала Рая Волкова — девушка, с которой Лагоденко дружил.
— Ребята, что ж теперь с Петькой будет? — спрашивала она растерянно. — Какой дурак, а? Ой, дурак же…
Самого Лагоденко в общежитии не было. Рая говорила, что он пришел от профессора злой и мрачный, рассказал обо всем сквозь зубы и ушел куда-то «бродить по городу».
