виде мешка. Он высвободился из-под своей накидки, стряхнув с нее воду.
— Я брат Ансельм, аптекарь, — обратился он к Эрику — Благочестивый отец приказал мне оказать тебе помощь. А вас, фройляйн, он ждет в гостинице, где уже приготовлена сухая одежда и трапеза.
Я (намеревалась) остаться сидеть возле Эрика и уйти лишь тогда, когда они сделают все необходимое.
— Ступайте, Элеонора. Обещаю вам оставаться здесь, — сказал Эрик.
Рука на моем плече была горячей. Я покачала головой — у Эрика опять был жар.
В это время брат Ансельм кряхтя опустился на колени и стал рыться в своей сумке. Послушник, оставшийся в госпитале по его требованию, принес плоскую миску с водой и поставил ее возле лежака.
Ансельм вопросительно поглядел на меня. Я поняла его просьбу уйти. Мое присутствие в таком месте было делом неслыханным и то, что перед моими глазами будут раздевать мужчину, — тоже.
— Начинайте свою работу, — тихо сказала я и опустила взгляд, чтобы дать возможность утихнуть негодованию монаха.
Он схватил наконец своими мясистыми руками рубаху и рынком порвал ее на две части. Послушник помог Эрику освободиться от лохмотьев и снял пропитанную влагой и гноем перевязку. На какой-то миг брат Ансельм оторопел, увидев большой шрам от ожога на груди Эрика. Потом он осмотрел рану от копья под реберной дугой. Боже правый! Она была такой серой и опасной, как перед тем, как попасть в геенну огненную. Тягучий, желтоватого цвета гной вытекал из отверстия и издавал зловоние.
— Взгляни-ка, какая огромная рана… но она еще не почернела. Считай, тебе повезло в этой жизни еще раз. Да и нагноение такое, какое положено.
Я глядела на монаха, ничего не понимая, на то, как он, тихо бормоча себе под нос молитву, вынимал из сумки тампоны для обработки раны. Мне была известна смесь, состоящая из корней болиголова, клена, галеги и спаржи, и я знала, что послушники готовили для аптеки эту смесь. Ансельм присыпал рану этой смесью и намеревался проложить ее смоченным тряпьем. Я смотрела на его жирные грязные руки и грязь под длинными ногтями. Из рукава монаха выскочила вошь и по руке перебралась на живот раненого. И я увидела расширенные от ужаса глаза Эрика. Мастер Нафтали привык работать немного по-другому.
— У вас не… нет чистого полотна? — осторожно поинтересовалась я.
— А для чего? — дружески улыбнулся монах, продолжая запихивать в рану грязные лохмотья. — Главное, чтобы вся гадость вышла из поврежденного места. Можно, конечно, отказаться от тампонирования, но это будет уж слишком большим свинством. Положитесь на меня, я в этом деле знаю толк. Я изучал искусство врачевания, когда тебя и на свете не было, милое дитя.
Он, конечно, был прав. Брат Ансельм был хорошим лекарем, я знала его замечательную монастырскую аптеку со множеством ящичков-отделений и глиняных горшочков, в которой пахло медом и перечной мятой и в которой мы детьми с благоговением следили за тем, как развешивали лекарственные растения. Знала я и его небольшой огород, где он выращивал целебные травы, и помню, с какой гордостью он демонстрировал нам свои новые растения, которые выращивались в определенный срок, высушивались и заботливо хранились в одном из многочисленных ящичков, пока не потребуются для исцеления какого-либо недуга. Без сомнения, как аптекарь-гомеопат Ансельм был выдающимся ученым. Но в перевязочном деле, по моему мнению, он ничего не смыслил.
— Но чай… лечебный чай для него у вас имеется, правда? — осведомилась я, после услышанного замечания став осторожней.
— Если вы настаиваете на этом, то только ради вас на ночь он получит фенхель и шандру, заваренные на меду.
Он порвал еще одно льняное полотно. Послушник притащил емкость с углем, на котором Ансельм подогрел разнообразные восковые шарики и жидкость с резким запахом.
Эрик поискал мою руку.
— Sótt leiđir mik til grafar…[26] Помните песню, которую я читал вам вчера? — спросил он и притянул меня к себе поближе. — Если она понравилась вам, то я хочу прочитать вам еще один отрывок.
Знаю шестое —
Коль недруг корнями
вздумал вредить мне,
немедля врага,
разбудившего гнев мой,
несчастье постигнет.
Шепот его стал более хриплым, а голос дрожал всякий раз, когда аптекарь глубже заталкивал в рану лоскутный тампон.
— Pat kann ek et niunda, ef mik naudr um stendr…[27]
— Что за языческую чепуху ты бормочешь? — Брат Ансельм наморщил лоб. — Имей в виду, аббат может сразу выставить тебя за это за дверь!
— Prifisk…[28]
— У него сильные боли, патер, — прервала я его и чуть отодвинулась от лежака.
Эрик закрыл глаза, хватая губами воздух.
— Боли? Ну—ну. — На секунду его взгляд остановился на бледном лице. — А я всегда думал, что варвары — железные люди. Потому-то никак не удается истребить их. Но вот этот, возможно, небольшое исключение.
При этом он достал из горшочка клейкую массу и стал раскатывать ее в своих больших руках, пока та не приняла необходимую, по его разумению, консистенцию. По его кивку другой монах держал наготове полотенце. Ансельм размазал массу по животу Эрика и так крепко обмотал его длинным полотенцем, что тот едва мог дышать.
— Вытяжной пластырь останется на ране два дня и одну ночь. Да благословит меня Всевышний за этот милосердный поступок. — Взгляд его с подозрением остановился па Эрике, который осторожно прощупывал тряпку. — Убери руку, язычник! В рану не должен проникать воздух. Теперь осталось пустить кровь.
В мгновение ока в руке его появился нож. Послушник схватил правую руну Эрика, но тут же выпустил ее.
— Матерь Божия… — пробормотал он и трижды осенил себя крестом, прежде чем заставить себя вновь взять руку.
Медная чаша для кровопускания стояла рядом, чтобы кровь стекала прямо в нее. Эрик все сильнее раскрывал глаза, которые становились темнее и темнее, когда он начинал злиться. Брат Ансельм взялся за нож.
Но как только клинок коснулся его кожи, Эрик с силой выбросил вперед руку и ухватил того за рясу.
— Оставь это, skalli,[29] — прохрипел Эрик. — Я и так потерял много крови, ты хочешь убить меня.
— Но кровопускание снизит температуру, дурья твоя башка…
— Спрячь нож, skitkarl![30]
— Эрик, он прав! После кровопускания ты будешь чувствовать себя лучше…
— Оставьтее вы все меня в покое!
Голос Эрика прозвучал так угрожающе, вовсе не обещая ничего хорошего, что брат Ансельм, покачивая головой, тут же отступился от него. Встревоженная, я не знала, что делать дальше. Коль недруг корнями вздумал вредить мне!.. Возможно, идея укрыться в монастыре была не такой уж хорошей.
Монах повернулся ко мне.
— А теперь идите, фройляйн. Здесь вам совсем не место. Там уже ждут вас, да и трапеза наверняка готова. Вам не следует больше ни о чем тревожиться, у нас вы в полной безопасности.
Сказан это, он мягко, но настойчиво подтолкнул меня к двери.
Я проследила за руками Эрика, нервно блуждающими по перевязке, шарящими по одеялу, буквально ощутила его волнение, затравленный взгляд, которым он оценивающе, как заключенный, осматривал окна и двери своей новой камеры, уже прикидывая, как ему лучше сбежать отсюда. Внутренне он сопротивлялся
