желании еще раз увидеть вас, прежде чем вас заключат во флигель монастыря, закрытый для посторонних. Пойдемте, я немного приведу вас в порядок, пойдемте!
Мой жених желал меня видеть. Я пошла за Майей в женскую башню. На губах моих был привкус крови.
— Ваш платок, где вы его опять потеряли? И вообще, что вы делали на конюшне? Я вас везде искала…
Не переставая, она говорила сама с собой, проворно передвигаясь по женским покоям, роясь в сундуке, прикладывая ко мне то один, то другой наряд и разные цепочки, снимая их, чтобы заменить другими, убирая со лба волосы и укладывая локоны, добиваясь, чтобы они ровно легли на лоб.
— Вы не проронили ни слова! Не потому ли, что переполнены счастьем от того, что все так хорошо завершилось? — Она остановилась и посмотрела мне прямо в глаза. — Он мог опоить вас чем-то! — прошептала Майя. — И вы знаете это. Но теперь у вас есть мужчина, который на своих руках пронесет вас через ворота замка, пусть даже за обещанные угодья вашего отца. Так что уж молчите и будьте благодарны судьбе за это!
В раздумье я смотрела на свое отражение в зеркале, когда она закончила заниматься мною. Мой жених хотел меня видеть…
— Я пойду одна, оставь меня. Гизелла в зале, она сможет быть при мне.
Качая головой, моя старая горничная смотрела, как я осторожно ступала по лестнице, ведущей вниз, и наконец скрылась в темноте двора.
Глубоко вздохнув, я направилась не в сторону зала, а вдоль стены к донжону и исчезла за тяжелым порталом. Никого из стражников не было, за столом сидел оруженосец и пировал. На лестнице, ведущей в подземелье, нарос толстый слой мха. Я едва не поскользнулась, но в последний миг сумела ухватиться за выступ в стене. Пальцы покрылись сырой зеленой слизью. Холодной пеленой лег мне на грудь затхлый воздух темницы. В темном углу звякнула связка ключей — слуга раздавал в этот час узникам еду. Отец посадил в темницу заложников Хаймбахера, которых освободил бы лишь за хороший выкуп. Вряд ли Клеменс вызволит их отсюда. На цыпочках прокралась я через ход, проходящий мимо каморки охранников, к двери Нафтали. Холод, словно кошка, вцепился в мой затылок, и я почти ощутила его зловещее дыхание.
Тайком взглянув на пентаграмму над круглой дверной ручкой, я, чуть помедлив, постучала по древесине дверным кольцом. Герман открыл дверь и впустил меня.
— Мы ждали тебя, девочка.
В клубах пара, обволакивающих стол, на котором проводились опыты, с палочкой в руках возник еврей. Герман уменьшил огонь под одной из стеклянных колб и открыл вентиль, из которого тотчас же со свистом вырвался горячий пар. Нафтали, внимательно осмотрев жидкость в колбе, кивнул.
— На этот раз раствор будет интенсивнее. Делай дальше так, как договаривались.
Он скатал в трубочку лист пергамента, убрал его в ящик и подошел ко мне.
— Ну, детка, голова твоя еще на плечах и выглядит намного привлекательнее, чем раньше. Но, насколько я знаю Альберта, он просто так этого не оставит.
И хоть я изо всех сил старалась держать себя в руках, глаза мои вновь наполнились слезами. Я терла их кулаками, чтобы не разрыдаться, вцепившись в кожу ногтями; Нафтали обнял меня и стал утешать на своем древнем языке, снял с головы платок и успокаивающе погладил по волосам. Мудрый старый человек понимал страдания, пронзающие меня, и его участие, словно бальзам, подействовало на мою душу.
— Вытри слезы, девочка.
Подбадривая меня, он предложил мне сесть в кресло. Герман протянул мне стакан молока. Оно было теплым и отдавало ароматом корицы, имбиря и кардамона.
— Пей, это заставит тебя думать о другом. Если хочешь, можешь навестить нашего гостя. Он выздоравливает. И спрашивал о тебе.
Он спрашивал обо мне. Действительно ли хочу свидеться с ним? Но Нафтали уже отодвинул от стены сундук и откинул в сторону ковер.
— Ступай же, — промолвил он. — Мы немного обезопасили наш тайник. Когда захочешь выйти — постучи.
С клокочущим сердцем прошла я через узкие воротца, закрыв за собой дверь. Тассиа как раз поднялся от жаровни, где он готовил мазь и теребил корпии. Ровными рядами стояли горшочки, до краев наполненные лечебными травами, семенами и целительными настойками, в идеальном порядке был разложен на подносе перевязочный материал, а ящичек с инструментами поблескивал в свете масляной лампы. Неужели всего несколько дней назад я сидела здесь? Каким же незнакомым показался мне теперь этот мир!
— Я и не рассчитывал, что так скоро вновь увижу вас, графиня.
Эрик опустил руку с бокалом, из которого только что пил. Умытый и причесанный, он вовсе не напоминал больного, которого совсем еще недавно терзала лихорадка. Короткие темно-русые волосы обрамляли узкое лицо и ниспадали, когда он наклонялся вперед, на глаза. Сердце мое при виде его сжалось, но я подавила нахлынувшие чувства.
— Не хотите ли присесть? Может быть, бокал вина? Ваш отец хранит в своих бочках истинные сокровища, вот уж не ожидал…
Он закрыл глаза. Я отошла к двери и дернула круглую дверную ручку, но никто не открыл. Из глаз моих полились слезы.
— Будьте уж так добры и разделите содержимое этого бокала со мной, фройляйн. Я и на самом деле ждал вас. Выпейте со мной, Элеонора.
Мне так не хватало дружеского участия, что я больше не стала ни о чем размышлять, а вытерла лицо и опустилась на подушку Тассиа на приличном расстоянии от Эрика.
— Пейте, Элеонора.
Он протянул мне бокал и наблюдал, как я глоток за глотком выпила все. Вино слегка обжигало и приглушало во мне боль. Эрик смущенно закашлялся.
— Простите за недружеский прием. Я… я чувствую себя здесь, внизу, так стесненно. Они не хотели, чтобы я лежал под открытым небом, после боев вокруг много всякого люда. — Он сдержанно улыбнулся. — Мастер Нафтали очень заботится о моей безопасности.
Я молча кивнула. Обычно приходя в смущение от одного-единственного слова, я и теперь не знала, что сказать ему.
— Позвольте наполнить ваш бокал. — На этот раз он наполнил его так, что вино полилось через край прямо на мою одежду. Теперь я отставила бокал только тогда, когда выпила содержимое до дна. От вина голове стало необъяснимо легко, а руки и ноги отяжелели.
— Я слышал, у вас состоялся разговор с отцом. Еврей рассказывал… — заговорил Эрик.
— Как видишь, он не прогнал меня. — Я подняла голову. — Я ношу графскую одежду и свои украшения. Если ты заметил, все позади.
Еще прежде чем произнести это, мне стало ясно, что он не должен узнать о том, что же на самом деле происходило в зале. Как одиноко было мне тогда. И как мне не хватало его. Нет, никогда он не должен узнать об этом!
— Так вам… вам удалось убедить отца в том, что меня больше нет?
— Он верит в историю с огнем. Никто даже не предполагает, что ты можешь находиться здесь.
— Хорошо. — Он откинулся на подушку и выжидающе взглянул на меня. — А вы? Что же будет с вами, Элеонора?
— А что со мной должно быть? Что ты хочешь услышать?
— Что я хочу услышать? — Глаза его потемнели от гнева, а брови сомкнулись, предвещая грозу. — Графиня, если этот разговор вам неприятен, тогда уходите… уходите сейчас же!
Я бросила взгляд в его сторону и встала.
— Он мне крайне неприятен! Сколько же мне еще сегодня беседовать и отвечать на вопросы — сыта по горло!
Рассердившись, я покинула пещеру через узкий ход, ведущий в сад.
Море колокольчиков раскачивалось в свете масляной лампы, поверхность пруда рябила на ветру. Тассиа принес мне мягкий матрас и подушки, и я опустилась на них. Его нападки превращали любую нашу
