— Что ты никогда не отказывался от мести.
Лонерин опустил глаза и вздрогнул.
— Я имел возможность убить одного из них, но не убил.
— Это делает тебе честь, но мне бы не хотелось, чтобы твое благородство стало одержимостью.
«Оно — все, что у меня осталось», — мелькнуло в уме у Лонерина.
Когда они вышли из комнаты, была уже глубокая ночь. После долгого разговора все устали. Теана, даже не попрощавшись, сделала шаг в сторону своих комнат, но Лонерин схватил ее за руку.
— Я скучал по тебе, — сказал он и улыбнулся.
Девушка посмотрела на него холодным взглядом:
— Не лги.
Лонерин в каком-то смысле ждал этого ответа, но все же ему стало не по себе.
— Я не лгу.
Теана горько улыбнулась:
— И все-таки это ложь. И когда мы прощались, ты тоже лгал.
Вдруг в его памяти возник тот поцелуй, такой нежный. Это было что-то совсем иное, чем воспоминания о его единственной ночи с Дубэ, которые в последние дни заполняли его мозг.
— Как ты можешь думать такое? — почти возмущенно ответил он.
Он был смущен и сбит с толку. Он не понимал этого — ни сейчас, ни раньше. Теана всегда была для него чем-то неопределенным, с расплывчатыми контурами.
Она освободила руку из его пальцев.
— Не здесь, не перед этой дверью. — И увела его наружу. Здесь воздух был прохладным: лето кончалось. Ночь была светлая, полная звезд.
— Я не лгал тебе, когда поцеловал! — запротестовал Лонерин.
— Ты солгал, я это говорю потому, что знаю. Тебе достаточно было познакомиться с ней, и все годы, что мы были рядом, оказались забыты. Правда, я никогда и не была ничем для тебя.
Такой разговор у них однажды уже был, но тогда и она не высказывалась так определенно, и он не чувствовал себя таким виноватым, как сейчас.
— Я уже говорил тебе, что это глупость.
— Ты любишь ее, я это знаю, — холодно сказала Теана. — Это понятно по тому, как ты на нее смотришь, как ведешь себя с ней. И в эти месяцы… в эти месяцы… — Она прикусила губу.
Лонерин подумал: сказать ей о том, что было в пути, или нет? Он должен был сказать Теане правду. Но какую? Он и сам не мог понять, в чем эта правда. Ему не удавалось найти определение ни для Теаны, ни для Дубэ. Они почти слились для него в одну фигуру.
— Вы сейчас вместе?
— Нет, — прошептал он.
— Она отказала тебе.
— В каком-то смысле — да.
Теана смотрела вниз, стараясь не заплакать, — и вдруг ударила Лонерина по щеке. От этой пощечины ему стало легче: это было справедливое наказание.
— Я ничего не мог с этим поделать, — сказал он. Это звучало глупо, в особенности для Теаны.
— Замолчи! Я думала, что все кончилось, а это не так — еще нет.
Теана прижала ладони к глазам и стала тихо плакать.
Как далеко она была! Лонерин понимал ее боль, но чувствовал, что не может коснуться этой боли, и это приводило его в ярость. Он горячо и крепко сжал ее плечи — совершенно так же, как несколько месяцев назад во время поцелуя. Потом попытался обнять Теану, но девушка открыла глаза, и в них была злоба.
— Она тебя выгнала, и ты теперь пришел ко мне? У тебя и на это хватает смелости?
— Нет, я…
— Не лги самому себе.
Теана вырвалась из его рук и ушла к себе. Лонерин ничего не сделал, чтобы удержать ее.
Ноги Сана не доставали до земли: стул, на котором он сидел, был слишком высоким для него, и это его раздражало. Он терпеть не мог выглядеть малышом. Он чувствовал себя взрослым, и собственное тело казалось ему тесным, потому что отставало от него в росте. Сейчас в его уме бродили неясные мечты о том времени, когда он станет красивым молодым мужчиной и сможет делать все, что захочет. Никто больше не будет ничего ему навязывать — не то что теперь, когда он должен встретиться с собственным дедом и не знает, что думать о нем.
Он волновался. Что сделать, когда тот войдет? Назвать его дедушкой? Броситься ему на шею? Дед, по сути дела, был для него чужим. Это был единственный родственник, который у него остался, но сейчас Сан ничего не чувствовал по отношению к нему, кроме страха.
Охранник ушел, и, насколько помнил Сан, это случилось в первый раз с тех пор, как он прилетел в Лаодамею. Как только он шагнул на крепостную стену, Идо, все еще одурманенный ядом, распорядился назначить ему охранника, который должен был всегда сопровождать его. Так и сделали. К нему приставили тощего и длинного как жердь парня, который всегда молчал, но стоял у него за спиной как тень. От этого Сан чувствовал себя младенцем, и уход охранника был единственным, что было ему приятно в этой встрече. Во всем остальном она принесла ему только волнение и тревогу.
Он стал смотреть на пальцы своих ног. Уже много минут он был здесь один, но никто не входил. Может быть, Сеннар чем-то занят? Может быть, он тоже не хочет встречаться с ним? Или, может быть, у него нет времени для маленького мальчика?
Вдруг дверь открылась, и Сан, сам не зная почему, вскочил на ноги — почти так, словно его застали за каким-то плохим делом. Так случалось с ним всегда, если отец входил в комнату, когда он играл со своими светящимися ладонями.
Сеннар остановился на пороге. По его лицу совершенно невозможно было понять, что он чувствует.
«Какой он старый», — подумал Сан, и его сердце бешено застучало.
Несколько секунд дед и внук неподвижно стояли в центре комнаты и смотрели друг на друга. Время словно остановилось.
— Садись же, — сказал наконец Сеннар, закрывая за собой дверь.
Сан подумал, что у деда сильный голос. Сеннар был совершенно не таким, каким внук представлял его себе. Человек, написавший те книги, которые он читал, был молодым, имел красивый молодой голос и ясные глаза и был остроумным. Образ, живший в его сознании, не сочетался с хромым стариком, которого он видел перед собой.
Он немедленно выполнил приказание деда, и его ноги снова закачались в пустоте.
Пока Сеннар брал стул и усаживался на него, прошла почти вечность. Наконец он сел напротив внука и стал смотреть на него.
Сан смутился. Взгляд Сеннара блуждал по его телу, останавливаясь то на слегка заостренных ушах, то на волосах с синеватым отливом, но чаще всего смотрел в его глаза.
— У тебя глаза как у твоей бабушки, — произнес наконец Сеннар.
Сан не знал, что сказать на это, и только слабо кивнул. Ему хотелось убежать.
«Это твой дед, и он герой! Скажи что-нибудь умное!»
— Твой отец рассказывал тебе обо мне?
Сан спросил себя: что сказать в ответ — добрую ложь или жестокую правду?
— Можешь ничего не скрывать. Не бойся: со стариками всегда можно быть правдивым.
— Нет, он сказал мне, что вы умерли.
— Можешь говорить мне «ты».
— Как хотите.
Сан с удивлением обнаружил, что Сеннар смущен и растерян не меньше, чем он.
— Мне его не хватает, Сан… Тебя зовут Сан, верно?
