Глава 12
Когда начало смеркаться, сидевший за рулем «Хонды» Вадим Гурский почувствовал первый приступ усталости. Позади трудная дорога, тряская, очень неудобная и опасная. А впереди уже маячил своими огнями такой же тяжелый длинный вечер. Над трассой стелилась удушливая серая дымка, солнце, позолотив край неба, спряталось где-то за деревьями, за убогими дачными домиками. Впереди, судя по карте, какой-то захолустный городишко. Как только машина его проскочит, Гурский прикорнет на заднем сиденье, а его место за рулем займет Эльдар, уже озверевший от безделья.
Сидевший рядом Толик Тузенко откашлялся в кулак и сказал:
– Все-таки удивляюсь иногда…
Фраза оборвалась на полуслове, Туз закурил.
– Удивляюсь, как люди справляются с этим кошмаром, который называется жизнью… – Он начинал свою историю издалека, медленно, но верно пробиваясь к любимой сексуальной теме. – Особенно сейчас женщинам трудно. Тут в газете поместили одну статейку. «Исповедь на мятой простыне» называется. Вот там женщина вечерами ложится в холодную постель и думает только об одном: господи, хоть бы кто меня изнасиловал. То есть она хочет найти мужчину, но негде. Все, кого она встречает, – только гомики. Или полные импотенты.
– Секс нужен человеку, чтобы заполнить душевную пустоту, – отозвался сзади Эльдар. – Это ученые доказали. У меня в душе – космическая пустота. Значит, мне надо много секса. Это улучшает жизненный тонус.
Вадим Гурский мог скомандовать, чтобы все заткнулись, но в отношении с подчиненными он допускал известную долю либерализма. Кроме того, в дальней дороге треп на сексуальные темы не дает заснуть за рулем.
Увидев в двадцати метрах перед капотом милиционера с полосатым жезлом в руке, Гурский не сразу понял, что это именно ему мент дает отмашку, приказывая остановиться. Свернув к обочине, машина встала. В следующую секунду водитель и двое пассажиров оказались в кольце неизвестно откуда появившихся ментов. Гурский увидел в руках блюстителей порядка автоматы, глянул на их свирепые морды, что-то хотел сказать своим парням, но не успел. Дверцу распахнули с наружной стороны, какой-то дюжий мент намертво вцепился в ворот пиджака и стал тащить Гурского из машины.
– Всем выйти! – орал кто-то. – Лечь на землю! Руки за голову! Я сказал – на землю… Лечь!!!
Нападение было настолько диким, неожиданным, что оставалось только подчиниться. Гурский кое-как выбрался из машины, в следующую секунду получил удар подошвой сапога в голень левой ноги, охнул от боли и очутился на разогретом солнцем пыльном асфальте. Кто-то завернул его руки за спину, на запястьях защелкнулись браслеты наручников. Каблук сапога уперся в спину, под правую лопатку. В позвоночник ткнулся ствол автомата.
– Не поднимать головы, – надрывался мент. – Лежать, твари! Не шевелиться!
Гурский уткнулся носом в пыль. Он слышал, как менты шуруют в машине. Вот открыли багажник. Видно, кто-то полез под брезент и присвистнул, увидев, что там лежит.
– Бляха-муха, ты только глянь! Глазам не верю… Два автомата Калашникова, пистолеты, три снаряженных магазина… Карабин… Патронов целый ящик. Все разные, россыпью и в пачках. А тут что? Гранаты «Ф-1» – четыре штуки. «РГД-5» – восемь штук. Или девять…
– Подожди, сейчас опись составим, – ответил другой голос. – И приложим к протоколу задержания. Кто у нас писать самый грамотный?
Чьи-то руки ухватили Гурского за плечи, потащили куда-то. Сначала волоком по асфальту, потом вверх по лестнице. Через пару минут его отвели в тесную комнату с бетонным полом и потолком, освещенную люминесцентными лампами. Пост дорожно-постовой службы оказался не каким-то убогим курятником, а приличным домом с толстыми стенами и большим подвалом, где можно держать под замком хоть десяток пьяных шоферюг да еще проводить допросы.
– Ты что же, в наши края на охоту приехал?
Вопрос задал молодой лейтенант с приятным лицом, в свежей накрахмаленной рубахе с черным шевроном на рукаве и нашивкой за ранение. Мент перебирал документы Гурского: водительские права, паспорт, какие-то квитанции. Отложив бумаги, лейтенант поднял трубку, приказал дактилоскопировать двух других бандитов и снять с них показания.
На углу стола сидел здоровенный сержант. Он закатал по локоть рукава форменной рубашки и поплевал на ладони, будто готовился к тяжелой работе. Рядом на столе лежала длинная черная палка, которой тут, видимо, пользуются часто, чтобы не отбивать кулаки. Мент ждал знака, чтобы завязать с Гурским знакомство: вбить в физиономию задержанного тяжелый кулак, а потом приложить по спине палкой. Сдвинув бумаги в сторону, лейтенант перевел вопросительный взгляд на Гурского.
– Ну, что скажешь? Только со мной без вранья, понял?
– Я начальник службы безопасности одной фирмы, – Гурский был рад, что ему дали слово сказать. – Там, в документах, все записано. В машине находились мои сотрудники. Посмотрите, в бумажнике лицензия на оружие.
– Мне плевать, в какой лавочке ты работаешь, – лицо лейтенанта неожиданно сделалось злым, каким- то серым. Он заговорил отрывисто, будто пес залаял: – Служба безопасности или частная охранная фирма, – мне по барабану. Только я по мордам и по блатным татуировкам вижу, кто твои подчиненные. Сотрудники они, мать твою…. Лицензия у тебя на пистолет Макарова, серийный номер такой-то. Это хорошо. Но остальной арсенал как будем записывать?
– Слушайте, гражданин лейтенант. – Гурский сглотнул слюну. – Мне нужно сделать только один телефонный звонок. Я имею на это право по закону. Я прошу.
– Пошел на хер, – коротко ответил лейтенант. – Я сниму с тебя первичные показания, потом отправлю в городское управление внутренних дел. Там с тобой поработают вплотную. Ну, куда ехал? Если станешь вола вертеть, до утра не допыхтишь.
Мент, сидевший на столе, взял дубину, поднял ее, завел за плечо, словно хотел почесать спину. На самом деле приготовился обрушить удар на голову Гурского, быстро уяснившего себе, что угрозы лейтенанта – не пустые слова. Менты его, конечно же, не убьют, но покалечить могут. Здоровенный сержант, не опуская руку с дубиной, спрыгнул со стола и сделал шаг к задержанному, словно выбирал место, куда побольнее ударить. Гурский понимал одно: надо выгадать время. В этом его спасение.
– Я расскажу, все расскажу, – прошептал он. – Только не надо насилия. Мне два года назад делали трепанацию черепа. В связи с ранением… С тех пор я берегу голову.
Девяткин вошел в шикарное парадное, облицованное светлым уральским мрамором с серыми прожилками, сказал несколько слов двум охранникам, стоявшим с внутренней стороны стеклянных дверей. Один из молодых людей, одетый в серо-голубой классический костюм на трех пуговицах и светлую сорочку, был так любезен, что проводил гостя не к общему лифту, которым пользовались все жильцы дома, а к лифту особенному. Он располагался где-то за стойкой портье, в небольшом отдельном холле, по углам которого расставили кадки с тропическими растениями.
Бесшумно растворились двери кабины, похожей на коробку, отделанной гобеленовой тканью, медью и натуральной кожей. Этой штукой пользовались только господин Солод, его телохранители и особо доверенные лица. Охранник отвесил Девяткину что-то вроде полупоклона, двери закрылась, кабина рванулась вверх и тут же остановилась, за несколько секунд долетев до верхнего этажа. Девяткин сделал шаг вперед и оказался в квартире Солода, внутренний интерьер которой был выполнен по эскизам, когда-то сделанным самим хозяином.
Здесь Девяткина встретила среднего возраста женщина в темном платье, провела за собой в большую светлую комнату, где дорогого гостя уже ждал Леонид Иванович Солод, одетый в простую клетчатую рубаху и брюки с красными помочами. Заранее нарисовав в воображении картину общения с ментом, он выбрал беспроигрышную роль своего в доску парня, простоватого и честного. Богатого не потому, что получил огромное наследство или воровал вагонами. Нет. Богатого потому, что много работал. И еще знал, где живет большая удача.
В данный момент он, похоронив любимую жену, совершенно раздавлен горем. Жизнь, превратившаяся в мучение, в изощренную пытку, продолжается только потому, что в душе еще слабо теплится надежда на справедливость. Он уповает на профессиональное следствие и строгий суд над убийцей или убийцами жены.
