створки шкафа и, уже сидя на полу, увидел, как откуда-то сверху валятся коробки с обувью. Свет погас перед глазами, но вспыхнул снова.
Кудрявцев чувствовал, что он жив и подумал, что этот страшный удар в грудь не нож и не пуля – всего лишь удар кулака. Возможно, сломаны ребра… Но он сможет встать, если не встать, то хотя бы крикнуть, истошно заорать, чтобы услышали соседи, чтобы весь дом содрогнулся от этого крика. Он набрал в легкие воздуха, много воздуха, но из груди вместо крика вырвался какой-то жалкий звук: то ли стон, то ли шипение, не поймешь. Кудрявцев видел, как Денисов подошел к нему вплотную, наклонился совсем близко.
Сердце билось неровно и тяжело, каждым своим ударом причиняя новую боль. Кудрявцев снова набрал в легкие воздуха, решив, что сейчас, именно сейчас нужно крикнуть во весь голос, иначе будет поздно. Но наружу вышло лишь короткое ругательство. Он чувствовал, как Денисов вцепился в его волосы пятерней, чуть согнул ноги, наклонился, далеко назад отвел правую руку и нанес новый сокрушительный удар в то же самое место, в левую половину груди.
Он пришел в себя уже через несколько секунд от нестерпимой боли и подумал, что ребра наверняка сломаны, сейчас, может, через минуту, концы сломанных костей проткнут сердечную мышцу, и он умрет здесь, в этой прихожей, на полу среди картонных коробок и выпавшей из этих коробок обуви. Он почувствовал, как медленно немеют пальцы рук. Кудрявцев понимал, он должен что-то сделать, но что именно он должен сделать, о, это был нелегкий вопрос. В спальне в ящике с постельным бельем лежал «Люгер» калибра 7,65 с полной обоймой. Да, в спальне под бельем. Но дорога туда казалась длиннее дороги на Луну.
Кудрявцев потянулся к стоящему рядом табурету, не отдавая себе отчета, зачем понадобился ему этот табурет, чем поможет. Но рука оказалась вывернутой, рука занемела от боли и упала на паркет, а сам Кудрявцев почувствовал, что его перевернули на живот, а под его шеей прошла ладонь и предплечье Денисова. «Почему он душит меня не пальцами, а предплечьем?» – спросил себя Кудрявцев, уже плохо понимавший, что вообще происходит. Дыхание прервалось…
Кудрявцев дернулся, стараясь сбросить с себя тяжесть чужого тела. Глаза, замутненные слезами, перестали видеть настенные часы. Секундная стрелка обежала один круг, потом второй…
Первое, что увидел Кудрявцев, когда сознание вернулось, и он смог открыть глаза, это цветные трусы Денисова. Яркие трусы: желтые пчелы сидели на красных цветах. Кудрявцев удивился тому, что до сих пор жив, удивился Денисову, стоявшему перед ним в одних трусах. Потом он увидел сложенные стопкой на диване брюки, рубашку и галстук Денисова. Кудрявцев испытывал боль во всем теле. Он осмотрел себя и понял, что лучше было умереть там, в прихожей на полу.
– Очухался? – спросил Денисов. – Если будешь умницей, все кончится быстро. Сейчас я вытащу у тебя изо рта эту тряпку. Если вздумаешь орать, придется затолкать её обратно. Я затолкаю её тебе в горло, а потом отрежу пальцы рук. Медленно, по суставу. А там видно будет. Итак, я вытаскиваю тряпку из твоего рта, и мы спокойно разговариваем. Кивни, если согласен.
Кудрявцев кивнул. Тряпка, заткнувшая горло, мешала дышать.
«Еще минута и я блевону, – подумал он. – И захлебнусь в этой блевотине». Он испугался этой мысли, он снова кивнул и издал носом мычащий звук. Денисов зашел сзади, ослабил узел кухонного полотенца на затылке, снял его через голову Кудрявцева и двумя пальцами вытащил из его рта пару эластичных, мокрых от слюны носков. Кудрявцев сплюнул на ковер, опустил голову и осмотрел себя. Предплечья прикручены к подлокотникам кресла бельевой веревкой, щиколотки ног привязаны к ножкам кресла, брючный ремень пропущен через спинку и туго стянут на животе.
– Тебе не развязаться, – сказал Денисов.
– Дай воды.
Кудрявцев почувствовал, как приступ тошноты медленно отступает. Он сделал несколько больших бесконечных глотков фруктовой воды из горлышка пластиковой бутылки, поднесенной к его губам Денисовым. Капли скатывались по подбородку и падали на сорочку. Кудрявцев подумал, что теперь сорочку наверняка не отстирать и удивился всей нелепости этой мысли.
– Хватит, – он отвел голову назад, дотянувшись до плеча подбородком, вытер капли воды.
Денисов сел на диван.
– Я задам вопросы, ты ответишь. Простой вопрос. Где документы на особняк?
– На работе, в моем сейфе, – не задумываясь, ответил Кудрявцев. – Ты ошибся адресом.
– Я не ошибся адресом, важные документы ты хранишь дома, – Денисов поморщился. – Если ты соврешь ещё раз, я выбью молотком твои зубы и заткну обратно в рот носки. Так и будешь сидеть, пока я не найду бумаги. Ты знаешь меня, я это сделаю.
– На платяном шкафу в спальне, в красной папке, – Кудрявцев попробовал улыбнуться. – Поиски не отняли бы у тебя много времени. Здесь нет сейфов в стенах, всяких тайников, ничего такого, – ему стало жалко себя, он готов был заплакать от этой жалости, от собственного бессилия.
Кудрявцев, часто мигая веками, смотрел, как Денисов вышел из комнаты и уже через минуту вернулся обратно с красной папкой в руках, раскрыл её. Да, вот они, все бумаги. Кудрявцев смотрел на белые листки так, будто читал на них свой приговор. Вот договор купли-продажи помещения, свидетельство о внесении здания в реестр объектов недвижимости, техпаспорт, договор аренды земельного участка Москомзема. Денисов листал документы. Еще есть минута, чтобы обдумать те слова, что нужно сказать, чтобы спастись.
– Послушай, – Кудрявцев прочистил горло. – Зачем ты это делаешь? Тебя ведь найдут. Пусть не милиция, другие. Но все равно найдут. Те люди, которые дали денег, чтобы я поднялся. Те люди, что дали мне денег на раскрутку. Они не милиция, которой все до лампочки. Это их деньги, они тебе этого не простят. Они найдут тебя у черта на куличиках. В другой стране найдут, – Кудрявцев так волновался, что носом пошла кровь, но он не обращал на это внимания, он торопился. – Это не милиция. Эти ребята перед тем, как отправить тебя в ад, нарежут из твоей шкуры ремешки.
Денисов захлопнул папку, сложил её вдвое и застегнул хромированный замочек. Он отложил папку в сторону и продолжал сидеть на диване не двигаясь.
– Посмотрим, кто из кого ремни резать будет.
– Я же взял тебя на хорошее место, – Кудрявцев слизнул кровь с верхней губы. – Ты мне всем обязан. Всем, что имеешь. Мы земляки, мы выросли вместе, я доверял тебе. Неужели я заслужил все это? Ты ведь был мне как родной, как родственник. Послушай, можно все уладить. Брось меня здесь привязанного.
