барсетку на крышу гаража и отфутболив лежавший на дороге пистолет, вернулся к машине, осмотрел повреждения. Ничего серьезного, если не считать разбитой фары и продырявленного пулей бампера. Если бы Карапетян взял чуть ниже, то не промазал. Бирюков спрятал пакет в багажнике под плоским ящиком с инструментами.
– Садись, – он поманил рукой Архипова. – Чего ждешь?
– Я думал, ты... Думал, не возьмешь меня.
На выезде из гаражей Бирюков остановил машину. Подошел к милицейскому «газику», распахнул дверцу. Водитель сполз на пол. Он стоял на коленях, уткнувшись залитым кровью лицом в руль. Молодой белобрысый сержант, занимавший пассажирское сиденье, сидел, свесив голову на грудь. Он не успел расстегнуть кобуру, когда пуля, пробив лобовое стекло, вошла под сердце. Рот открыт, на губе повис истлевший до фильтра окурок. Фуражка, слетевшая с головы, плавала в черной луже.
Вернувшись к машине, Бирюков сел за руль. Повернул ключ в замке зажигания.
– Что там? – спросил Архипов.
Бирюков не ответил, рванул с места, выскочив на дорогу, выжал педаль газа.
Над Москвой догорал желтый августовский вечер. Перед тем, как запереть кабинет и отправиться домой, следователь Липатов еще раз по диагонали просмотрел протокол допроса обвиняемого, составленный сегодня в следственном кабинете «Матросской тишины». Некто Александр Лобов, москвич, двадцати восьми лет от роду, в тюремной камере зарезал бритвой Николая Осадчего. Это был второй по счету допрос Лобова, однако следователю пришлось выслушать все тот же лепет, что и в прошлый раз. Создавалось впечатление, что Лобов, человек эрудированный и отнюдь не глупый, вполне здоров, но умело косит под душевнобольного.
Включив настольную лампу, Липатов склонился над мелко исписанными страницами протокола. 'Вопрос: Вы признаете себя виновным в убийстве Николая Осадчего? Ответ: Я не помню этого момента, то есть самого убийства. И вообще в тот день я был не в лучшей форме. Ночью, когда Коли не стало, я почувствовал себя еще хуже. Лежал на верхнем ярусе. Не знаю, сколько было времени, когда я спустился вниз. Меня мутило. Но если все говорят, что убивал я... Значит, так и есть. Вопрос: С убитым Осадчим у вас сложились личные неприязненные отношения? Ответ: У нас были нормальные отношения. Впрочем, я не знаю. Я отдавал ему свою колбасу и все, что мать приносила. Ну, короче, подкармливал его, потому что Коля сидел на подсосе. У нас нормальные отношения. Даже хорошие, хотя он и не верил в Бога. Не было обид или скандалов. Коля был хорошим человеком.
Вопрос: Кто помимо вас принимал участие в расправе над Осадчим? Ответ: Если убивал я, то действовал один. Мне не требуются помощники в таком деле. Вопрос: Осадчий – мужчина крупной комплекции. Его вес девяносто два килограмма. В акте судебно-медицинского исследования трупа сказано, что Осадчему нанесены множественны порезы лица. У него вырезан язык. Наконец, вскрыто горло и пищевод. И вы утверждаете, что все эти телесные повреждения причинили именно вы один? Ответ: Ну, вы не смотрите, что я хилый на вид. Внешность обманчива. За последнее время я сильно похудел, потому что кусок в горло не лезет. Духота, жарища, воняет конюшней. В этой камере за лето я потерял одиннадцать килограммов. Но вес человека, он ничего не значит. У меня очень сильные руки. Если убивал действительно я, то наверняка справился бы с Колей. Потому что во всех делах моих, во всех начинаниях мне помогает Господь наш. Я бывший семинарист, я верующий набожный человек. И Бог помогает мне.
Вопрос: Каким образом к вам попало орудие преступления, бритва, обмотанная с одного края изолентой? Ответ: Вот это я хорошо помню. Я нашел ее в камере за три дня до смерти Коли. Бритва лежала на столе, под газетой. И сколько она там провалялась, не знаю. Из камеры людей уводили на этап. Может, кто оставил. Когда я нашел эту штуку, не стал спрашивать, чья бритва. Завернул в кусочек целлофана и спрятал бритву за щеку, чтобы контролеры не отобрали во время шмона. Она все время была у меня за щекой или под языком. Только на ночь ее вынимал, чтобы не проглотить. Вытащил изо рта в тот самый вечер, потому что плохо себя чувствовал.
Вопрос: В чем конкретно выражалось ваше недомогание? Ответ: Голова была очень тяжелая, будто мне по маковке треснули кирзовым сапогом. А сапог вложили пару кирпичей. И снова я слышал эти голоса. Это что-то вроде приступов. Мне приказывали, а я делал. Они меня замучили, эти голоса. Смертельно устал от них. Возможно, со мной разговаривал, сам Создатель. Но я плохо понимал его слова. До меня не доходило, чего он хочет. Это болезненное ощущение слышать чей-то голос, будто у тебя в голове работает радио, а ты не можешь его выключить'.
Липатов закрыл папку с протоколами допросов, читать дальше, только время тратить. Бывший семинарист нес все ту же околесицу о голосах, которые якобы звучали в его голове, а он, человек, лишенный воли, лишь подчинялся высшим силам. Допросы сокамерников Лобова не внесли ясности. Выяснилось, что в момент убийства большинство обитателей камеры спали. А те, кто бодрствовали, утверждают: Лобов присел на койку, где спал покойный Осадчий. Кажется, они о чем-то поспорили, а затем Лобов достал бритву и полоснул по горлу своего собеседника. Шум не стали поднимать до рассвета, пока сам Лобов не заснул. Этого психа, который постоянно слышит божественные голоса, которому уже присудили принудительное лечение в дурке за убийство священнослужителя, побаивались все арестанты. Верится с трудом. Лобов никогда не пользовался авторитетом среди блатников и, разумеется, не мог держать в страхе Пиночета и Профессора, с которым волею обстоятельств оказался в одной камере.
Коридорный надзиратель сержант внутренней службы Карпухин в своей докладной записке пишет, что на протяжении ночи несколько раз заглядывал в камеру через глазок, но ничего подозрительного не заметил, все было тихо и спокойно. Липатов убрал папку в сейф, погасил настольную лампу. Итак, Осадчий мертв. Что же остается в деле фальшивомонетчиков? Тысяча левых баксов и Максим Жбанов по кличке Жбан, который не хочет говорить. Напуганный последними событиями, он отсиживается на даче любовницы. Оперативники отслеживают контакты Жбана, но пока ничего интересного накопать не удалось.
Липатов поднялся из-за стола, собрался на выход, уже погасил свет в кабинете, когда запищал телефон внутренней связи. Пришлось вернуться и снять трубку. Звонил начальник следственного управления межрайонной прокуратуры Григоренко.
– Завтра в девять у меня начинается оперативное совещание, – сказал он. – Приходи, будут новости.
– По моему делу?
– Читал вчерашнюю суточную сводку происшествий по городу? Четыре трупа на территории гаражей, два убитых милиционера? Так вот, не хочу тебя обнадеживать раньше времени. Но, кажется, у тебя появился ценный свидетель.
– А мне казалось все наоборот, – усмехнулся Липатов. – Моего единственного свидетеля до смерти исполосовали бритвой в камере «Матросской тишины».
