– Какими судьбами? – увидев сына, Владимир Николаевич поднялся с табуретки.
– Тебя решил проведать, – соврал Килла. – Как, думаю, ты тут пыхтишь. Надо бы заехать. И заехал. Для бешеной собаки сто верст не крюк. Даже двести.
Леха поставил на табурет спортивную сумку, вывалил из нее на стол батон сырокопченой колбасы, сосиски в целлофановом пакете и половину головки «Российского» сыра.
– Спасибо, – улыбнулся отец. – Но ты, наверное, забыл: у меня день рождения летом.
– Я все помню, – ответил Леха. – И еще одно дело наклюнулось. У тебя нет той микстуры, то есть настойки, которой я лечился в прошлом году. Ну, когда с дерева грохнулся и почки зашиб.
Леха путано наплел отцу, что на его друга Костю, возвращавшегося вечером домой, якобы напали какие-то придурки, видно, наркоманы, которым не хватало на очередную порцию дури. Вытащили бумажник, а его отделали. Теперь друг мучается с почками. А московские врачи – олухи и дармоеды. Выписали левые пилюли, и все лечение. Какой с этих врачей толк…
Владимир Николаевич кивнул, вышел в соседнюю комнату, вернулся с двухлитровой бутылью с серым осадком на дне. В бутыли плескалась коричневая жидкость, напоминающая перебродивший квас.
– По полстакана три раза в день. Она на спирту.
– Помню.
Леха бережно, как младенца, принял бутылку, завернул ее в газету и уложил в сумку. Когда перекусили московскими деликатесами, глотнули чаю, отец отошел к окну и долго разглядывал машину, на которой прикатил сын. Словно что-то вычислял про себя.
– Твоя? – снова усаживаясь за стол, спросил отец.
– Нет, – помотал головой Леха. – Костян дал к тебе съездить. Ну, тот самый мужик, которого хулиганы отделали.
– Костян дал, – как эхо повторил отец.
Его лицо без всякой причины вдруг стало печальным, а глаза тусклыми. Он сидел на табуретке, поставив локти на стол, и о чем-то думал. На его продубленном ветрами смуглом лице выступили пятна румянца.
– Тебе надо на работу устроиться, – сказал Владимир Николаевич. – На нормальную работу. Ты взрослый мужик. А болтаешься, как карась на уде. Никак не приткнешься.
Про работу отец поминал и в прошлый раз. И в позапрошлый. Он любит изрекать прописные истины: надо работать, надо учиться, надо стараться и стремиться. Только вопрос: кому нужны Лехины старания и стремления? Тошно все это слушать, но приходится. Килла редко видится с отцом, поэтому слушает эту муть, делая вид, будто мнение отца для него хоть что-то значит.
Владимир Николаевич мучается тем, что Леха без его отцовского глаза, без его помощи пропадет в Москве. Свяжется, а скорее, уже давно связался с людьми, которые сломают его молодую жизнь, как зубочистку. А отец месяцами безвылазно торчит здесь. Нет у него ни жилья в столице, ни московской прописки. После развода он просто затолкал шмотки в рюкзак и уехал к своей матери в Торжок. Проболтался там пару месяцев без работы, потом какой-то приятель помог устроиться здесь, в охотхозяйстве. Сколько лет прошло, как мать с отцом разошлись? Пять? Или семь? Бежит время. Точно уж не вспомнить.
– А что это за парни… Ну, с которыми ты… Которые тебе такую дорогую машину дают в нашу-то глушь ездить?
– Ты хочешь спросить, что они за люди? – Леха пожал плечами. – Ну, они обычные парни. То есть, они хорошие люди.
– Дай Бог, – отец вздохнул, понимая, что правды от Лехи все равно не добиться. – Ты ведь у меня единственный сын. Я не хочу, чтобы…
– Батя, не надо, – Леха прижал ладонь к сердцу. – Уши вянут.
– Нежные у тебя уши, – сказал отец. Помолчал и с показным равнодушием задал свой всегдашний главный вопрос: – А как мать?
– Ничего, не болеет, – ответил Леха, подумал секунду и приврал, решив, что отцу будет приятно это услышать: – Как раз на днях тебя вспоминала. Говорит: ты бы к отцу съездил. Мол, как он там. Беспокоится за тебя.
Отец вздохнул, сунул в рот папиросу и задымил. Сколько лет прошло. Неужели до сих пор он ее любит? Чудеса.
– Она беспокоится, – Владимир Николаевич усмехнулся и покачал головой. – А как ее мужик?
– Ничего, пока трактором не переехало, – усмехнулся Леха. – Чего с ним станется? Торгует на рынке тряпьем и сопит в две дырки. Собирается павильон арендовать в каком-то торговом комплексе. Но все денег не соберет. Большие взятки всем подряд совать надо. Такой уж город Москва, куда ни плюнь, попадешь во взяточника. А охотники когда приедут?
– Охотник, он один, уже тут, – ответил отец. – И водитель при нем. Машину за сарай отогнали, поэтому ты не увидел. Сейчас в гостевом доме сидят, в карты режутся. Отдыхают.
– Какой-нибудь начальник из местных?
– Нет, коммерсант. Большими деньгами ворочает. Зотов его фамилия. Иван Семенович. Не слышал?
– Не доводилось.
Большие деньги в понимании Владимира Николаевича – это его годовая зарплата плюс премиальные. А платят отцу на этом кордоне сущие копейки. Пожалуй, на его зарплату можно купить кусок душистого турецкого мыла, белые тапочки отечественного производства, хорошую веревку. И удавиться от полной безысходности. Но прожить, тем более прожить по-человечески, на эти копейки возможности нет. Поэтому Владимир Николаевич упорно ищет подработки. Но в лесу халявных денег не бывает. Когда егерям разрешили отстрел волков, которых в округе развелось видимо-невидимо, он тут же смекнул, что на этом по всем прикидкам хлопотном промысле можно зашибить лишнюю копейку.
