левой рукой освободился от пиджака, закатал рукав рубашки, ощупал неровные края раны.
Это не смертельно, но кровь хлещет, как из худой пожарной кишки. Пуля застряла между костей правого предплечья, чуть ниже локтя. Если ее не вытащить или, на худой конец, сейчас же не перевязать руку, кровотечение долго не остановится.
Колчин уже испытывал первую предательскую слабость от обильной кровопотери, перед глазами вертелся хоровод из цветных клякс. Раненая рука начала неметь, а здоровая левая рука плохо слушалась. Он расстегнул пуговицы рубашки, сбросил ее с себя, выдрал рукав. Действуя зубами, наложил оторванный рукав рубашки выше локтя, что есть силы, затянул узел.
Петер, убедившись, что собрал все деньги, щелкнул замками чемодана, вскочил, подхватил портфель и чемодан.
– Уходим, – крикнул он.
Пригнувшись, чтобы не угодить под пулю, заспешил к тому месту, где по его расчетам, должна начинаться лестница. Бареш стал отступать спиной к лестнице, на ходу он трижды выстрелил. Колчин вытолкнул языком изо рта последний патрон, вставил его в ручку, завинтил колпачок, взвел пружину. Он высунул голову из-за колонны, по всполохам одиночных выстрелов определил то место, где находится Бареш. Теперь остается только попасть в цель.
Колчин опустил локоть на землю, налег на него корпусом, чтобы ручка не гуляла из стороны в сторону. Он отпустил большой палец, которым придерживал пружину. Выстрел. Ни крика, ни стола. Только громкие шаги поднимающихся по лестнице людей. Кажется, он промазал. Точно, промазал. Теперь, если Бареш вдруг вернется сюда с фонариком, он спокойно пристрелит и Колчина и раненого Донцова.
Грянули два ответных выстрела. Колчин снова спрятался за колонну. Шаги поднимались вверх, становились все тише. Откуда-то сверху в подземелье проник едва различимый серый свет. Отступая, Бареш несколько раз сверху пальнул в темноту, расстреляв всю обойму.
Хлопнула дверь, и снова вокруг непроглядный густой мрак.
– Ты как? – крикнул Колчин.
– Так себе, – тихо отозвался Донцов.
Донцов и Колчин рискнули подняться наверх только через четверть часа после того, как в подземелье отгремели выстрелы.
Пистолет никем не тронутый лежал в верхним ящике комода. Колчин стянул плащ, помог Донцову просунуть в рукав простреленную руку. Во дворе замка царила такая же непроглядная темнота, как в подземелье. Дождь лил стеной, небо полосовали голубые линии молний. Гром отзывался дальним глухим эхом. Через калитку в воротах спутники выбрались на асфальтовую площадку, где оставили «Фиат». Донцов сел на заднее сидение, Колчин вложил в его целую левую руку снятый с предохранителя пистолет, вытащил из ящика для перчаток фонарик и ушел.
Донцов сидел в машине, прислушиваясь к звукам внешнего мира. Дождевые капли без остановки барабанили по крыше автомобиля, по капоту, по стеклу, но Донцову казалось, что где-то рядом бежит табун диких обезумивших лошадей. Копыта стучат по земле, вот-вот лошади повернут на него и затопчут насмерть. Донцов разжал дрожащие пальцы, пистолет упал под ноги.
Голова запрокинулась назад, он потерял сознание. Донцов пришел в себя, глянул на светящийся циферблат часов и подумал, что он находился в обмороке двенадцать десять минут. Рукав плаща сделался горячим и влажным, кровь капля за каплей сочилась из плащевки, падала на резиновый коврик. От потери крови Донцов ослабел. Он поднял вверх раненую руку, одернул рукав, ощупал рану. Кровотечение ослабло, но совсем не остановилось. Еще через пять минут вернулся Колчин, сел за руль, рванул машину с места.
– Потерпи, – сказал Колчин. – Минут за сорок доедем до врача.
– Нет и нет. Мне нельзя к врачу с огнестрельным ранением. И в посольство нельзя.
– Тебе без врача нельзя, – ответил Колчин.
Донцов испытал новый приступ головокружения, он боялся, что снова лишится чувств. Но на этот раз обморок продлится дольше, Донцов очнется совсем слабым и больным. Шага не сможет сделать без посторонней помощи. Чтобы не очутиться в новом нокауте, Донцов попросил у Колчина мятные таблетки, сунул пару штук под язык. Кажется, стало немного легче. Колчин гнул машину по узкой дороге, сквозь темную стену дождя, сквозь мрак. Минут через десять впереди показались огни шоссе.
Колчин вздохнул с облегчением, вытер рукавом мокрый лоб.
– Как там, в замке? – Донцов решил, что сейчас уже можно задавать вопросы. – Что с Пачеком и Буфо?
– Убиты, – не поворачивая головы, ответил Колчин. – Буфо лежит на стене, у него несколько ножевых ран в груди и перерезано горло. Пачек внизу, в служебном помещении. Ему несколько раз выстрелили в затылок. Пули прошли навылет. У Пачека сильно изуродовано лицо. И еще в коридоре женщина. Видимо, сотрудница музея, она стала свидетелем убийства Пачека. Я споткнулся об нее, когда шел от дверей в торец коридора.
– А женщину как…
Донцов не договорил, он неловко пошевелил раненой рукой, все тело прострелила острая боль, от которой в глазах потемнело.
– В смысле, как ее кончили? – переспросил Колчин. – Размозжили голову карабином. Удары были такой силы, что деревянный приклад раскололся в щепки. Видно, Яночка постарался. Еще тот бугай, силы на троих хватит и еще останется.
– Машины Яночки и Бареша на месте?
– Машин на месте нет. Я думаю, что они смылись в большой спешке. Даже не потрудились порезать покрышки нашему «Фиату».
Минут через двадцать потянулись унылые пригороды Праги, застроенные типовыми панельными домами. Колчин, чтобы не остановила дорожная полиция, сбросил скорость.
