– Да, погода шепчет, – Медников своим емким глубокомысленным замечанием исчерпал сразу и до дна глубокую тему природных катаклизмов.
Минут десять ехали молча, пассажир, спросив разрешения, закурил и стал через стекло разглядывать рекламные плакаты и расплывчатые огоньки вечернего города, будто находил в этом однообразном зрелище кукую-то понятную лишь ему одному прелесть. Он сосал свою сигарету, стряхивая пепел через полуопущенное стекло, не подозревая о том, что жить ему остается минут десять или около того. По салону плыл запах свежего алкоголя, видимо, в этот вечер Игорь, которому не сиделось дома под боком жены, успел не только ботинки обновить, но и, сделав остановку в забегаловке, вмазать двести водки.
– Еду жилплощадь смотреть, – докурив сигарету, сказал пассажир. – У нас квартира маленькая, нашли вариант с доплатой. Двое детей все-таки.
– Ну, поздравляю, – неизвестно чему обрадовался Медников. – По сегодняшним меркам вы – многодетный отец. А мне вот детей бог не дал. То есть, дать-то он дал, но обратно взял.
– Как это?
– Умер мой ребеночек. Еще в младенчестве. Бедняжка.
– А что случилось?
– Воспаление… Как его там. Воспаление легких. Не уберегли, короче говоря, да.
Несколько минут проехали в тягостном молчании. Медников, мысленно ругал себя за то, что не к месту ввернул эту маразматическую исповедь, слезоточивую историю о ребеночке, якобы умершем от воспаления легких. К чему это он? И с какой целью соврал? Из любви к художественному слову? Нет, дело не в этом. Сам он, кажется, не испытывает нервного напряжения, но помимо воли человека выдают не только беспокойные руки или расширенные зрачки глаз, но и язык. Излишняя болтливость, все эти умершие детки и прочая ахинея, только от нервов, от волнения.
– А что за квартира наклевывается?
– Сам не знаю, – ответил Игорь. – Жена уже смотрела, ей понравилось. А я ещё не видел. Вот договорился с хозяевами. Вообще-то я давно не был в этих краях.
– Вот как, не были? – делано удивился Медников и тут же снова соврал. – А я тут жил одно время. Хороший район. От центра близко и вообще… Я тут в молодые годы на стадион ходил, в футбол играл. Да, подавал надежды. Которые не оправдались. Очень не хотелось переезжать на новое место, потому что много друзей тут осталось. И первая любовь и все такое прочее.
Неожиданно он перестроился в правый ряд, остановился у обочины. Врать надоело и вообще пора бы ставить точку. Иначе, катаясь по улицам и болтая языком, до своего загородного домика он доберется лишь глубокой ночью.
– Кажется, покрышка жует. Это одна минута. Подождете?
– Без проблем. Я сам не автомобилист, но…
Не дослушав, Медников вышел на тротуар, пнул ногой заднее колесо, присел на корточки возле него, будто изучал мифическое повреждение. В ста метрах сзади остановилась темная «девятка» с погашенными фарами и габаритными огнями. Он мысленно поставил себя на место наблюдателей. Что они видят? Объект остановил машину, ковыряется с задним баллоном, пассажир ждет в салоне. Все в порядке, ничего подозрительного. Стекла в «Волге» тонированные, средь бела дня трудно разглядеть, есть ли в салоне пассажир, а уж ночью эта задача визуально неразрешима. Но в «девятке» наверняка есть не только приборы ночного видения, но и инфракрасные датчики, реагирующие на тепло. Через такой бинокль виден контур человеческой фигуры, скрытый затемненными стеклами. Это обстоятельство Медников, разумеется, учел. Контрразведчики увидят то, что он даст им увидеть. Он поднялся, открыл и захлопнул крышку багажника, затем распахнул заднюю дверцу, наклонился, поставив левое колено на сидение.
Молоток лежал за водительским сидением на пакете.
– Ну, как там покрышка? – спросил Игорь. Повернув голову в пол-оборота, он мог видеть только физиономию водителя.
Потянувшись рукой, Медников ухватил короткую рукоятку молотка, крепко сжал пальцы. Другую руку запустил в карман куртки, ещё раз проверяя, там ли капроновая веревка, не выпала ли она. Если не бить молотком, а просто набросить удавку на шею человека, находящегося в сознании, жди чего угодно. Придушенный пассажир запросто задерет ноги, достанет башмаком до клаксона и гудками привлечет внимание редких пешеходов или гэбэшников, которые его пасут, или наряда милиции, что по злой иронии судьбы окажется рядом. Жертва сможет подметками повредить, даже выдавить лобовое стекло. А любая самая мелкая осечка будет стоить Медникову жизни.
– Все нормально, – отозвался он. – Колесо немного спустило, но прокола нет. Сейчас поедем.
– А, понятно, – Игорь повернул голову, стал смотреть вперед, словно специально подставлял под удар голый незащищенный затылок.
Медников подался назад, поставив обе ноги на тротуар, корпус ещё в машине, быстро огляделся. Прохожие далеко. Он отвел руку с молотком в сторону, целя обухом в нижнюю часть затылочной кости. И ударил.
Сухо треснула кость. С головы слетела кепка. Пассажир обмяк, ссутулил спину, расставил в стороны колени. Медников бросил молоток на пол, забрался на заднее сидение, захлопнул дверь. Удар не смертельный, Игорь в глубоком нокауте. Тут важно не переборщить, не забрызгать кровью весь салон, стекла и самому не испачкаться, потому что умыться нет возможности. Медников действовал быстро, словно заранее отрепетировал каждое движение, иначе нельзя: возня в салоне «Волги» может насторожить контрразведчиков, висящих на «хвосте».
Вытащив из кармана моток веревки, распустил её, намотал концы на ладони. Сзади набросил веревку на жертву, переместил её через голову вниз, к горлу, свел концы на затылке. Скрестив руки, стал растягивать веревку в наружных направлениях. Капрон впился в кожу ладоней, но Медников не чувствовал боли. Игорь захрипел, дернул ногами. На большее его не хватило.
Через пару минут все было кончено.
Вылезая с заднего сидения, Медников поднял воротник куртки Игоря, надел на него кепку. Как ни в чем ни бывало, Медников открыл крышку багажника, потоптался на месте, кося взглядом на машину
