Двенадцать танцовщиц, выстроившись в ряд, как лошадки в цирке, сделали шаг вперед правой ногой и замерли, ожидая новой команды. Мужик, набрав в легкие воздуха, гаркнул:
– На раз… И… Два… И… Три… Внимание… На два – сделать подскок на правой ноге. Левую ногу согнуть в колене и поднять на девяносто градусов. На раз… Два… Петракова ты меня с ума сведешь. Если у тебя не поднимается нога, подойди к директору. У нас вакантна ставка уборщицы. Это должность тебе подойдет.
Дядя Дима сложив руки на груди, наблюдал, как артистки, десять раз кряду повторили одни и те же движения. Расстегнув портфель, Радченко вытащил банку шипучки и дернул за кольцо. Человек, неподвижно сидевший в первом ряду, оглянулся назад и строго посмотрел на незнакомца.
– Вы кто такой? – спросил мужчина.
– Корреспондент журнала «Театральная жизнь», – без запинки соврал Радченко. – У меня пропуск в театр. Подписанный главным режиссером, – Радченко похлопал себя по пустому карману и, подумав секунду, уточнил. – Месячный пропуск.
– Вы не того пола, чтобы страдать месячными, – усмехнулся мужчина. – А главный режиссер – это я. Поветкин Эдуард Павлович с вашего позволения, разумеется. Корреспондент театрального журнала должен знать меня в лицо.
– Тут темно. И вы ко мне спиной сидели.
– Поветкина узнают и со спины. Сомневаюсь, что вы корреспондент, а не…, – главреж выругался. – А теперь выйдете отсюда.
Радченко замер, ошарашенный натиском главрежа.
– Может быть, молодой человек страдает куриной слепотой? Вы не заметили, что тут идет репетиция. Кстати, откуда вы взяли пропуск? Или на этот вопрос вы ответите в другом месте в присутствии нашей охраны?
Девушки на сцене и патлатый мужик в майке, остановив упражнения, прислушивались к спору, перемигивались и хихикали. Радченко, понимая, что попал в дурацкое положение, условившись о встрече с Ларисой не в самом подходящем месте. Он допил воду из банки и заерзал на мягком кресле, готовый встать и уйти.
– Господин балетмейстер, – крикнул Поветкин. – Продолжайте. Я не читаю публичных лекций в рабочее время. Тем более задаром, – режиссер снова обернулся к Радченко. – Ну, я жду ответа. Откуда у вас пропуск?
– Лариса Демидова провела меня в театр, – признался Радченко. – Сказала, что пока она переодевается после репетиции, я могу здесь посидеть.
– Ах, вот как, – тон режиссера неожиданно смягчился. – Лариса… Только в следующий раз не заливайте, что вы корреспондент. С этой публикой у меня разговор короткий. Всех корреспондентов, которые оказались здесь без моего ведома, охранники берут за шкирку и выкидывают на улицу. В этом городе слишком много проходимцев, которые хотят позаимствовать идеи Поветкина. А вы Ларисе кем доводитесь?
– Просто знакомый. По делу пришел.
– А… Тогда сидите, – главреж успокоился и снова уставился на сцену.
Радченко перевел дыхание. Два часа назад он троллейбусом добрался до Кузнецкого моста, где помещалась приемная ФСБ, чтобы опустить письмо Бобрика в ящик для анонимной корреспонденции, выставленный в крошечном зале. Приблизившись к дверям приемной, Радченко понял, что делает глупость. Самому соваться в приемную, чтобы засветиться перед чекистами, никак нельзя. Вокруг натыканы камеры слежения. Надо найти человека, случайного лоха, готового за небольшое вознаграждение войти в приемную и опустить письмо в прорезь ящика. Вокруг сновали прохожие, время обеденное, служащие спешили в закусочные, а праздно шатающиеся субъекты не внушали доверия. Иностранцы, приезжие… Эта публика не поймет дядю Диму.
Потеряв терпение, Радченко направился к ближайшему гастроному, постоял у прилавка в винном отделе, высматривая добычу. Наконец сделал выбор. Подошел к мужчине, пересчитывающему мелочь и, встал рядом и, вытащив крупную купюру, обмахнулся бумажкой, как веером. И сказал, что можно легко заработать на опохмелку. Через пять минут вопрос решился. Дядька под присмотром Радченко вошел в приемную и, проторчав в помещении минуту, вышел оттуда и свернул к магазину.
«Все сделал? – дважды переспросил Радченко, ухватив мужика за грудки, похлопал его по карманам штанов. Письма не было. – Как я сказал?»Ну, хрена тут делать? – мужик, мучимый похмельной жаждой, перешел на хриплый шепот. – Вошел. Там эта фигня в углу, ящик. Ну, я шлангом прикинулся. Постоял немного. Народу никого. Только одна порчушка старая письмо строчит. Достал я твою маляву да и бросил в тот ящик. Всех дел. Давай воздух, а то я уже подыхаю'. Радченко заставил мужика повторить рассказ и выдал деньги.
Услышав шорох за спиной, Радченко поднялся с кресла и, подхватив портфель, вслед за Ларисой устремился к выходу из зала. В фойе, напоминавшим огромный аквариум, укромное место нашлось в дальнем углу.
– Сюда я больше ни ногой, – сказал дядя Дима. – Ваш режиссер хам. И вообще больной человек.
– Здесь слово больной заменяют словом гениальный, – улыбнулась Лариса. – Ну, какие новости?
– Письмо Бобрика уже у чекистов. Фургон «Газель»стоит на автомобильной стоянке. Утром я был на съемной квартире. Из окна хорошо просматривается сама стоянка и вся прилегающая территория. В квартире у окна на штативе хороший бинокль, плюс камера, соединенная шнуром с видеомагнитофоном. Еще есть фотокамера с длиннофокусным объективом.
– Спасибо, Дима. Ты все сделал как надо.
– По-моему, мы зря так убиваемся из-за этого Бобрика. Он сам влез в это дерьмо…
Лариса не дала договорить.
– Дима, у парня на всем свете нет человека, который бы ему помог. Если мы умоем руки, его просто убьют как собаку. И тело оставят на свалке.
