– С фургоном надо что-то делать, – сказал Фанера. – И с Бобриком долго тянуть нельзя. Реши эти проблемы.
– Нужно немного времени, – кивнул Краснопольский.
Он вспомнил, что эти дачи когда-то строила Академия наук для своих высокопоставленных сотрудников, заслуженных профессоров и академиков. Фанера забрал этот дом за долги у одного непутевого академического отпрыска, любившего красивую жизнь. Теперь сам Исаев в этом инвалидном кресле с ногами, прикрытыми шотландским пледом, в золотых очках напоминает научное светило на закате карьеры.
– Дела наши таковы, Игорек, – Фанера пригубил чай. – Пока ты чалился в санатории, Гриценко в обход меня искал покупателей на арсенал. Хотел хапнуть все и сразу. А нас с тобой просто натянуть. В итоге он получил то, что заработал. И партнеров в деле осталось двое: ты и я. У нас, как ты знаешь, два покупателя. Артур Клемон и наши хорошие знакомые из Чечни. Клемон работает на богатого человека, большого бизнесмена, который хорошо платит. Говорят он черный торговец оружием. Поставляет товар в разные страны, где людям хочется убивать друг друга. Все выглядит пристойно, но… Короче, насчет Клемона появились некоторые сомнения. Сорока на хвосте принесла, что этот тип ведет нечестную игру. Счет в иностранных банках и прочее… Похоже, все это низкая туфта. Мы можем остаться голыми.
– То есть как? – Краснопольский едва не подавился рыбой.
– Игорек, давай отложим все вопросы до лучших времен. На встречу с ним езжай, там тебя не прихватят. Послушай, чего он скажет. И задай ему несколько вопросов. Сам знаешь, что спросить. Если носом почувствуешь, что дело тухлое… Если его ответы тебя не убедят… Прими решение на месте, не откладывая в долгий ящик.
– Чеченцы платят почти вдвое меньше.
– Зато это реальные деньги. Это нал. И все без кидалова. Я с ними уже несколько раз имел дело. Кроме того, они берут на себя доставку груза до места, прикрытие и все прочее. А это дорогого стоит. Мы просто отгружаем товар, умываем руки и считаем прибыль. Мне этот вариант нравится. В моем возрасте веришь только наличным. У меня открытая виза в Европу, уеду на год. Если все будет спокойно, вернусь.
– Хорошо, – мрачно кивнул Краснопольский. – Это тебе решать. Ты ищешь и выбираешь покупателей. Я делаю все остальное.
– Я обещал чеченцам пятьдесят комплексов. И рассчитывали получить такую сумму. Если мы отдаем сорок комплексов, можем рассчитывать вот на что.
На клочке газеты огрызком карандаша Фанера нацарапал несколько цифр, протянул бумажку гостю.
– Ну, как тебе? Большая разница. Чеченцы настаивают на том, чтобы мы отдала все пятьдесят комплексов. Поэтому ищи этого мотоциклиста, как голодные хлеб ищут. Времени у нас в обрез. Если сорвется эта сделка, других покупателей ищи свищи. И не известно, чем кончатся поиски. Тюрьмой, могилой или премиальными. И вообще дождусь ли я новых покупателей… Это большой вопрос.
Фанера похлопал ладонью по ногам, закрытым пледом.
– Ушиб позвоночника я получил в магаданском санатории. Там хозяин сильно лютовал. У нас с ним была взаимная неприязнь, поэтому я не вылезал из ШИЗО. И еще там служил лепила, вольняшка. Вечно пьяный или похмельный, который умел две вещи: вставить в зад двухлитровый клистир и выписать справку о смерти зека, последнюю страничку в личном деле заключенного. А когда на воле я показался одному академику, он сказал, что болезнь зашла слишком далеко. Уже ничем не поможешь. Надо было раньше чесаться. Вот так.
– Ты это к чему?
– Витя, это мое последнее дело. Я, как другие, не копил деньги на старость. Я не грошовая душа, бабки мне вечно ляжку жгли. Я их не считал и не жалел. Если дело сорвется, буду доживать век в этой халабуде. А мой сын… Ты ведь наверняка слышал, что у меня есть сын.
Краснопольский, пожав плечами, изобразил гримасу удивления.
– Только не ври: ты слышал об этом. Так вот, Максим уже взрослый парень. Девять месяцев в году он проводит в одной клинике в Краснодаре. И еще три в специализированном профилактории. Нужна куча денег на докторов. Если масть не покатит, парню придется медленно доходить в нашей государственной богадельне. Но вряд ли там долго протянет. Я не давлю на жалость. Просто хочу, чтобы ты понял, как для меня важна эта музыка.
Все слова были сказаны, Краснопольский поднялся из-за стола, протянул руку. После короткого разговора хозяин дома выдохся и выглядел совсем паршиво, будто не языком ворочал, а мешки с цементом таскал. Приз шагнул к двери, поймав себя на мысли, что по-прежнему боится поворачиваться к Исаеву спиной. Да, Фанера смотрится как старый мухомор профессор, усталый и больной, но это одна видимость. В натуре он все тот же крутой чувак, для которого загубить человеческую душу, все равно, что чаю с малиной выпить.
Лариса Демидова вернулась домой позже обычного. Миновав пост охраны, она вошла в вестибюль тридцатиэтажного небоскреба стоявшего неподалеку от набережной Москвы реки, остановилась у стойки, за которой дежурили две приветливых консьержки и спросила, не оставлял ли кто ей письмо или записку. Старшая консьержка ответила, что буквально полчаса назад заходил какой-то симпатичный мужчина по имени Дмитрий Радченко, записок он не оставлял, но на словах просил передать: есть разговор не для чужих ушей. Завтра чуть свет он выезжает в какое-то лесничество, звонить ему не надо, ни на мобильный, ни по домашнему телефону. Когда Радченко вернется, он сам найдет возможность связаться с Ларисой и все расскажет.
– Очень интересный мужчина, – облизнулась консьержка. – Такой милый. И воспитанный.
Не дослушав, Лариса прошла по огромному светлому холлу к лифтам, взлетев на последний этаж, где помещались всего две квартиры, открыла дверь магнитным ключом, сбросив кожаную куртку в прихожей, замерла и прислушалась. Тишина, как на кладбище. Повар и домработница давно ушли, отец, привыкший засиживаться в своем домашнем кабинете до поздней ночи, видимо, ковыряется в бумагах. А мать Ольга Петровна, устроившись в спальне на кровати, читает очередной авантюрный роман. Лариса на пять минут заперлась в ванной комнате, вышла оттуда, переодетая в шорты и майку. И нос к носу столкнулась с матерью. Ольга Петровна включила в коридоре верхний свет.
– Лариса, почему ты так поздно? – спросила она, нервно теребя поясок шелкового халата, расшитого
