– Офицеры не врут, – ответил Колчин. – Особенно детям.
– А мне в госпиталь можно?
– Конечно, можно. Твой папа расскажет все, что сочтет нужным. В разумных пределах, разумеется. Разглашать государственные тайны он не имеет права.
– Понимаю, – кивнула Рита. – Расскажите сами хоть что-нибудь.
Валентин Маркович Зубков, расстелив на кухонном столе пленку, чистил рыбу. Из разговора, доносившегося из комнаты, он слышал лишь обрывки слов, мучительно стараясь восстановить общий смысл рассказа, но ничего не получалось. Ясно, этот тип пришел по поводу бывшего мужи Риты. Колчин приличный на вид мужик. Судя по прикиду, крутой бизнесмен или бандитский авторитет. Рита как-то сказала, что ее бывший муж служит в краснодарском УФСБ. И больше ни слова. Из Ритки клещами правду не вытянешь, если она сама хочет что-то скрыть. О Решкине она почти ничего не рассказывала. Интересно, кем он служит в УФСБ? Дворником? Или штатным курьером? Кажется, на большее этот тип не способен. По глазам видно, что он законченный неудачник.
В таком случае этот Колчин? В прошлый раз, во время встречи у школы первого сентября, он почему-то состоял кем-то вроде водителя при Решкине. Странно... Мучимый жгучим любопытством, Зубков бросил неочищенный рыбий хвост. Отошел к раковине и, сполоснув руки под струей воды, вытер ладони о фартук. Неслышными кошачьими шагами прокрался вдоль коридора ближе к комнате. Неожиданно остановился, скорчил страшную рожу. Это под ногой скрипнула половица. Кажется, не заметили. Он прижался плечом к стене, выставив вперед ухо. С этой позиции Зубков хорошо разбирал не только отдельные слова, но и обрывки предложений.
– Решкин участвовал в специальной операции по захвату... Ваш бывший муж защищал государственные интересы России. Проявив при этом мужество и, я бы сказал, настоящий героизм. Не получается у меня сказать своими словами. Все выходит по казенному. Вот что: мне Решкин спас жизнь.
Зубков потряс головой. Кажется, речь идет о совсем другом человеке, однофамильце. Потому что этот уличный Олег Решкин, кажется, собственные интересы защитить не может, не то что государственные. Позволил из-под носа у себя увести красавицу жену, а потом, судя по слухам, круто запил. Едва не покатился в канаву. Сердце Зубкова билось неровно, мысли разбегались и путались.
– За проявленное мужество ваш муж, я хотел сказать, бывший муж, представлен к высокой государственной награде, – продолжил Колчин. – Поверьте, он эту награду честно заслужил.
Чувствуя, что разговор к концу, Зубков рванул на кухню, снова взялся за рыбий хвост, но неожиданно рыбина, как намыленная, выскользнула из рук, смачно шлепнулась на пол, забрызгав брюки соком. Зубков отложил нож. От волнения руки дрожали, так недолго себя ножом поранить. Он присел на край табуретки и подумал, что когда-то, на заре туманной юности, тоже был награжден за участие в забеге школьников старших классов.
Кажется, ему вручили переходящий вымпел, расшитый золотом, и грамоту с профилем какого-то вождя или вождей. Печать, подпись... Все, как положено. К тому же, в трудовую книжку занесены две благодарности. Это тоже не хвост собачий. Господи, и так куда же подевалась та грамота? Сейчас Зубкову казалось очень важным найти бумажку и показать жене. Видишь, твой муж не какой-нибудь хрен в стакане. Бегает со скоростью ветра или даже быстрее. Точнее, бегал когда-то. Ну, не важно... Так где же она? Куда подевалась проклятая грамота? На антресолях? Зубков глубоко вздохнул и успокоил себя мыслью, что достоинства мужчины измеряются не орденами и грамотами. Зубков хорошо зарабатывает, он прекрасно готовит и в постели еще будь здоров. Молодому даст фору. И вообще деньги – вот единственный аршин, который изменяет человеческие чувства и женскую верность. А Зубков, к счастью, не банкрот.
В прихожей послышались голоса, хлопнула дверь. Через минуту Рита вошла в кухню, не заметив валявшейся на полу рыбины, выудила из пачки Зубкова сигарету, что случалось редко, в минуту душевного волнения или тревоги, встав у приоткрытого окна, прикурила. Стала внимательно разглядывать какую-то далекую точку, заметную только ей одной. Вдруг закашляла, смяла окурок в пепельнице, шагнула к двери и только тут вспомнила о Зубкове.
– А, это ты... Рыбу чистишь? – Рита смотрела на мужа как на пустое место. – Это хорошо, это очень кстати. Чисти дальше. Завтра мужу в больницу нужно отнести чего-нибудь вкусненького, домашнего.
Зубков поднял с пола рыбину, бросил ее в мойку.
– Если мне не изменяет память, до сегодняшнего дня твоим мужем был я, – Зубков вложил в свои слова толику иронии и высокомерия. – Или я снова ошибаюсь?
– Возможно, ошибаешься, – сказала Рита. Ее глаза сделались темными и глубокими, как осенний омут. – Возможно, я ошибаюсь. Не пойму. Но я совсем не разбираюсь в людях. Прожила с Олегом столько лет, но не сумела понять его душу.
– Какую еще душу? – повысил голос Зубков. – То место, где у него когда-то была душа, давно занято другими вещами. У меня в кафе ревизия на носу, а ты говоришь такие вещи. Душа...
Он протянул руку, он хотел обнять жену, но Рита дернула плечом, вырвалась и что-то зло прошипела.
– Послушай, Рита...
– Оставь меня со своей жалкой ревизией. И не разыгрывай тут сцен из бразильской мелодрамы.
...Колчин вышел под дождь, поднял воротник плаща и быстро прошагал пешком полтора квартала. У троллейбусной остановки его посетила приятная мысль: торопиться, собственно, некуда. С завтрашнего дня он в отпуске, а дома его никто не ждет. Разве что старые тапочки, халат и непрочитанная газета. Оглядевшись по сторонам, он заметил вывеску питейного заведения и через пару минут приземлился на одноногом табурете перед стойкой бара. Заказал двойную водку с соком.
Сделал глоток и подумал, что на этой недели обязательно съездит к матери. Это святое. А потом, вернувшись в Москву, уговорит одну знакомую и махнет с ней на юг. В крайнем случае, подцепит симпатичную девочку. Он вытащил из кармана трубку мобильного телефона, набрал номер подруги.
– Марина? – спросил он. – Ах, это ее тетя... Как я вас сразу не узнал. А Марина далеко? На юге, в Крыму? Спасибо, я еще позвоню.
Он дал отбой. Да, в Крыму сейчас благодать. Там как раз бархатный сезон, а по набережной Ялты гуляют такие фифы, что шею свернешь на них глядя. Он сделал глоток из стакана и подумал, что таскать с собой на юг девочку – это чистый вздор, блажь, идея, достойная идиота. В лес со своими дровами не
