– Алина? Какая-нибудь особая красавица?
– А вот и нет! Впрочем, что же это я... Конечно, Алина девушка незаурядная, но только она комплекцией своей походит на Машу Соболеву. Алина долго работала манекенщицей в нашем доме мод, она профессионалка, но недавно родила и немного поправилась, отойдя от привычных стандартов. Машенька Соболева довольно пухловата. Размер сорок восьмой...
– Да-а, для манекенщицы многовато... – сочувственно протянула я. – Этак и я могла бы влезть на подиум! Мой размер.
Инесса улыбнулась и опять поправила на мне что-то.
– Да, и ты, – серьезно сказала она. – Кстати, ты тоже чем-то похожа на Машеньку, это довольно распространенный тип женской красоты в средней полосе – небольшая припухлость, вьющиеся светлые волосы, детское личико... беби-фейс называется... Все такое размытое, прозрачное, словно облачко...
– А Люсинда?
– Кто? – широко открыла она глаза.
– Это я так про себя называю Люсю Потапову, нашу соседку, – смутилась я. – Клотильда, Брунгильда, Люсинда...
– Забавно... Да, если б она сбросила килограммов тридцать... тот же беби-фейс, небесные краски... Знаешь, она ведь, Люся то есть, пользуется огромной популярностью среди местных мужчин.
– Но она любит мужа.
– Да, чрезвычайно ему преданна. И он ревнив, как Отелло. Он бы убил ее, если б она дала ему повод ревновать себя.
– Похоже на правду... – пробормотала я, вспоминая мрачное лицо Минотавра.
– А вот и парк, – вдруг сказала Инесса.
Я и не заметила, как мы дошли до него.
– Это старый вход, боковой, прежде бывший центральным, но теперь здесь редко кто ходит. Народ ломится с другой стороны, где карусели и шашлыки, как ты выразилась... А здесь только мамаши с колясками гуляют да старушки, любительницы тишины.
Перед нами была высокая ржавая ограда, которая едва сдерживала напор буйно разросшихся за ней лип, деревья словно стремились разорвать железные тиски, мешавшие им вырваться на свободу, заполонить весь Тишинск.
Мы прошли внутрь сквозь каменные ворота с облупившейся розовой краской, у земли покрытые мхом, – такие старые, что мне стало даже жутко, когда я проходила под ними, – а вдруг да и отвалится какой-нибудь кирпич и прямо мне на голову...
– «Немые тени вереницей идут чрез северный портал, но ангел Ночи бледнолицый еще кафизмы не читал...» – пробормотала я, с опаской поглядывая вверх.
– Анненский, – с улыбкой кивнула Инесса, поглядев на меня с нежностью. – Иннокентий Анненский.
– Да. Называется стихотворение «Тоска возврата».
– Впрочем, до сумерек еще далеко...
– Портал, – повторила я, оглянувшись на старинные ворота. – Их только так и можно назвать, уж больно мрачное сооружение. Лет двести, триста...
– Да, при Екатерине строили. Панинский парк. Есть даже беседка полуразрушенная, тех лет, владения графа Панина. Дальше, за парком, дворец Панина, ныне городской архив, за ним старинное кладбище... Помнится, я уже говорила тебе, что в этом месте сходились три дворянских поместья.
Мы шли по разбитой асфальтовой дорожке, и над нами нависали липы, здесь было прохладно и сумеречно, Инесса так ласково улыбалась мне, что я чуть не заплакала... Бог знает, отчего вздумалось мне плакать, тоска мешалась с радостью, эти аллеи ввергли меня в какое-то элегическое настроение.
– Да, говорила, – глубоко вздохнула я. – Очень печальное место, недаром ты...
– Есть места и печальнее! – засмеялась моя спутница и кончиком мизинца смахнула у меня слезу со щеки. – Оленька, ты прямо царевна Несмеяна какая-то...
– Ну да! – засмеялась и я сквозь слезы. – Недавно с тетей Зиной были на пушкинском вечере – «Мне грустно и легко, печаль моя светла...». Не об этом ли месте?
– Нет, ты забыла, Пушкин печалился на холмах Грузии. Хотя... Там есть продолжение, у этих строчек. – Инесса внимательно, с любопытством смотрела на меня. – «Печаль моя полна тобою». Что, у царевны есть принц? Кто он? Я больше чем уверена, что существует некто, кто заставляет нашу девочку страдать...
Я вздрогнула и поежилась.
– Холодно?
– Нет, но...
– Ладно, я не буду тебя пытать. – Она провела рукой по моим волосам, но я и не думала сердиться.
В старом Панинском парке на самом деле было тихо и малолюдно, лишь изредка, с порывом ветра, доносились с новой территории звуки музыки и стрекот аттракционов. За те полчаса, что мы бродили по аллеям, я увидела лишь нескольких старушек на лавочках, унылую долговязую мамашу с коляской и компанию из троих мужчин, которые прямо под липой отмечали какое-то событие, держа в руках пластиковые стаканчики, да позади нас брел тощий юноша с длинными светлыми волосами, вертя в руках кусок проволоки.
Поначалу я совсем не обращала на него внимания, но потом, на одной из самых тенистых и заброшенных аллей, беспокойство неожиданно овладело мной.
