– Только не здесь...
Мы прошли сквозь кирпичные ворота. Внутри, на кладбище, было тихо, лежал нетронутый белый снег, по черным деревьям прыгали галки.
– И где искомая могилка? – деловито спросила моя спутница. – Ты учти: по этим сугробам много не побегаешь, надо точно знать.
– Одиннадцатый сектор, как мне Алиса сказала...
– Какая еще Алиса?
– Да так, старая знакомая.
Полчаса мы бродили по утоптанным дорожкам среди оград и крестов, пока какой-то дедушка в ватном тулупе и со скребком не указал нам нужное направление.
Был третий час дня, мутное небо низко висело над головами, и, несмотря на некоторое потепление, даже в перчатках мерзли кончики пальцев. Неприятный, знобкий холод. Или холод тут ни при чем – просто я опять волнуюсь?..
Большинство могил было завалено снегом. Мы прыгали по сугробам, пытаясь отыскать нужную. Аглая взяла где-то веник и смахивала им снег с надгробий.
– Пустоземова Прасковья Никитична... Ого, девяносто лет прожила старушка! Ну-ка, а кто у нас тут? Сестры Лопаткины, покоятся с миром... Послушай, Лизавета, а раньше я не замечала за тобой такой сентиментальности.
– Сама удивляюсь. Наверное, возраст. Или мистика какая-нибудь...
– Точно, мистика! Наверное, твой папаша раскаивается на том свете, что так и не повидал свою дочку...
– Я думаю, он не знал о моем существовании.
– Ты думаешь? Гарибзян Леокадия, заслуженный акушер... Опять не то.
Я была на соседней дорожке. И вдруг увидела гранитный камень и надпись на нем – «Георгий Кар».
– Нашла! – вскрикнула я. – Аглая, я нашла...
Простой камень за низкой железной оградкой и имя на нем. Даты жизни: тысяча девятьсот сорок шестой – двухтысячный. И никакой фотографии.
Алиса бежала ко мне, проваливаясь в снег, на лице – любопытство и страх.
– Ты нашла, не я!.. – задыхаясь, крикнула она и едва успела подхватить очки, сделавшие очередную попытку соскочить с ее носа. – Это действительно мистика! Ну-ка, где он? Фотография есть?
Она водрузила очки обратно на нос и печально констатировала:
– Нет. А, впрочем, если б и была... Ты знаешь, что сходство близких родственников весьма относительно и по внешнему виду ничего не определишь? Скорее даже наоборот... У меня есть знакомая семья – так там мальчик как две капли воды похож на своего отчима... А я, например, совсем не похожа на отца, я – в маму. У папаши стопроцентное зрение было, он никогда не пользовался очками...
Странное чувство охватило меня, когда я стояла у ограды и смотрела на черный камень. Он или не он? Теперь уже не узнаешь... Как будто шевельнулось что-то в сердце – отозвалось? Нет, это от холода дрожит все внутри...
Я вдруг пожалела, что позвала с собой Аглаю – она стояла рядом, держа в руке веник, и рассуждала о генетическом сходстве. Она была милой и доброй женщиной, но сюда надо было прийти одной.
«Папа. Это ты? – мысленно позвала я, словно он мог ответить. – Если бы знать точно!»
– Ты расстроилась? – прервав свой научно-популярный монолог, спохватилась Аглая. – У тебя лицо такое...
– Немного замерзла. Ничего.
– Не хватало заболеть перед самым праздником! – сердито воскликнула она. – Пошли отсюда. Посмотрела – и хватит. Еще неизвестно, твой это отец тут лежит или нет.
– Да, ты права – надо идти...
Я подхватила Аглаю под руку, и мы медленно побрели к выходу. Галки над нашими головами недовольно закричали, перепрыгивая с ветки на ветку...
– Ужасно замерзла, – пожаловалась я дома Саше. – Сейчас гуляли с Аглаей...
– Да вроде мороза не было – погода, почти как весной... – удивился он, но тем не менее закутал меня в теплое одеяло и пошел делать чай. – Лиза, я тут кое-что обнаружил...
– Правда, как весной... Но, знаешь, бывает такой холод, от которого мерзнет только внутри.
– Знаю. Особенно – когда грустно. Меня тоже перед Новым годом охватывает легкая печаль – все думаю о том, как коротка жизнь и как быстро летит время... Я бы хотел, чтобы каждый год тянулся долго- долго, как в раннем детстве...
Он принес горячего чая с лимоном. Я сидела на диване, закутанная в теплое одеяло, пила чай, и мне было почти хорошо.
– Так что ты обнаружил? – улыбнулась я.
– Очень красивую вещь. Я раньше ее не видел. У тебя на столе лежала, в вазочке для цветов.
Я вспомнила – и едва не опрокинула чашку.
– Саша, это не мое! – произнесла я испуганно. – Я должна это вернуть...
